О соборном мировоззрении

128

«Идея нации есть не то, что она сама о себе думает во времени,

но то, что Бог думает о ней в вечности»

(Вл. Соловьёв)

   Соборность – это центральное понятие русского мировоззрения, которое не поддаётся переводу на другие языки, что подчёркивает не только его самобытность, но и самобытность того народа, которому оно принадлежит. Соборность – это ориентация, своеобразный компас человека в мире, который регулирует сочетание моих интересов и интересов других, другими словами – это органическое, прежде всего духовно-нравственное, единство, общего и единичного. Так называемое «единство во множестве» (Хомяков), когда, по мысли Бердяева, «все ответственны за всех». Из этого следует, что соборность в русской культуре и русском самосознании понимается как свободное духовное единение суверенных личностей во имя высших ценностей и святынь, единение через любовь и благодаря любви.

Религиозные истины, цивилизационный характер которых неоспорим, всегда влияют – иногда на прямую, иногда опосредованно, – на жизнь и деятельность людей. Они же находятся в основании и русской цивилизации, сформировав не только национальное чувство русского человека, но и его менталитет, и особенные (далеко не худшие, а время показывает – лучшие) смыслы и способы построения российской государственности, ориентированной на социальную справедливость, противодействие «духу личной отдельности» и приоритет материальных ценностей.

В России, не знавшей эпохи Возрождения и Реформации, не произошло характерного для Запада функционального разделения сакральных и светских ценностей. Даже господствовавшее на протяжении нескольких десятилетий марксистско-ленинское мировоззрение не имело своей целью трансформацию религиозного (православного) сознания, хотя попыталось его заместить квазирелигиозными идеологемами. Когда средневековая Европа превращалась в современный Запад, произошло освобождение человека от связывающих его солидарных, общинных человеческих связей. Капитализму был нужен человек, свободно передвигающийся и вступающий в отношения купли-продажи на рынке рабочей силы. Поэтому община (крестьянская или ремесленная) стала врагом буржуазного общества и его культуры.

Окончательный разрыв с идеей коллективного спасения души (а значит, и с идеей религиозного братства) произошёл в период Реформации, которая «знаменует собой рождение нового мироощущения… Новый человек впервые переживает не Всё, и не Бога, а себя, временную личность, не целое, а часть, бренный осколок… Для него надежно существует только свое собственное Я. Он — метафизический пессимист, озабоченный лишь тем, чтобы справиться с окружающей его эмпирической действительностью» (В. Шубарт). Другими словами, если религиозное братство соединяло людей в христианстве (все люди — братья во Христе, Он за всех нас пошел на крест), то в Новое время на Западе возник религиозно обоснованный индивидуализм. Духовные причины сдвига к индивидуализму были заложены протестантским сознанием, а точнее такой его формой как кальвинизм. В основе этого нового нарождающегося общества — протестантская идеяпредопределенности. Она означала, что люди изначально не равны, а делятся на меньшинство,избранное к спасению души, и тех, кому предназначено погибнуть в геенне — отверженных. Это учение имеет для последующих поколений один очень важный результат: ощущение неслыханного дотоле внутреннего одиночества отдельного индивида. Ведь добрые дела для спасения не нужны и даже вредны: спасение, согласно кальвинизму, уже даровано, поэтому добрые дела нужны лишь постольку, поскольку тот, кто их не совершает, не может еще считать себя спасенным.

Вот фундаментальное утверждение кальвинистов (1609): «Хотя и говорят, что Бог послал сына своего для того, чтобы искупить грехи рода человеческого, но не такова была его цель: он хотел спасти от гибели лишь немногих. И я говорю вам, что Бог умер лишь для спасения избранных». Шотландские пуритане даже не допускали к крещению детей тех, кто отвергнут Богом (например, пьяниц). Очевидно, что это отход от сути христианства, возвращение к ветхозаветной идее «избранного народа». Но видимым признаком избранности стало богатство. Бедность была ненавистна как симптом отверженности. Кальвин настрого запретил подавать милостыню, принятые в Англии «Законы о бедных» поражают своей жестокостью.

Это значит, что по мере эволюции религиозного сознания представления о «добрых делах» в западном христианстве меняются. Религиозная и социальная сферы, приобретающая секулярный характер, всё более обособляются. Наконец появляется гуманизм, поставивший в центр своих идей проблему самоутверждения человека на земле, о чём недавно патриарх Кирилл говорил в своей нашумевшей проповеди.

Что же касается мироощущения русских, то в их сознании людей связывают в народ любовь к ближнему, добрые дела, которые мы оказываем другим, и надежда, что кто-то сделает доброе дело и для нас. Достоевский дал такую оценку русскому типу человеческих отношений: «Основные нравственные сокровища духа, в основной сущности своей по крайней мере, не зависят от экономической силы. Наша нищая неурядная земля, кроме высшего слоя своего, вся сплошь как один человек. Все восемьдесят миллионов ее населения представляют собою такое духовное единение, какого, конечно, в Европе нет нигде и не может быть…» В кальвинизме же дарованная избранным милость требовала от них «не снисходительности к грешнику и готовности помочь ближнему… а ненависти и презрения к нему как к врагу Господню» (М. Вебер).

В русскому сознании добрые дела всегда понимались как путь, как условие спасения, и это кардинально отличает православное сознание от протестантского. Иногда приходится слышать, что русская идея соборности отрицает саму идею свободы, несет в себе обоснование тоталитаризма. Это очень поверхностные утверждения. Русские философы и тем более богословы, исходившие из понятия соборности, соединяли идею свободы с внутренней потребностью человека в единении с другими людьми. Бердяев считал, что только праведные дела сплачивают людей в обретении вечной свободы: «Спасение возможно лишь вместе с другими людьми». Понимая связи между людьми как Дар Божий, он, например, говорил о роли добрых дел, любви, сострадании, взаимопомощи в сплочении людей и в то же время ставил вопрос об антибожественной сути зла, ненависти, жестокости, ведущих к одичанию людей и распаду общественных связей.

В старой России «Домострой» учил: «И нищих, и малоимущих, и бедных, и страдающих приглашай в дом свой и как можешь накорми, напои, согрей, милостыню дай». Модернизация в России лишь придала этому порядку слабый европейский оттенок: Александр I в указе 1809 г. повелел бродяг отправлять к месту жительства «безо всякого стеснения и огорчения» — самим бродягам. В северных деревнях дома даже имели специальные приспособления в виде желоба. Нищий стучал клюкой в стену, подставлял мешок, и по желобу ему сбрасывали еду. Устройство находилось на тыльной стороне дома, вдали от окон — «чтобы бедный не стыдился, а богатый не гордился». У протестантских народов «человечность» в отношении к «ближнему» как бы отмирает. И это находит свое выражение в ряде самых разнообразных явлений. В качестве иллюстрации прославленного — в известном отношении не без оснований — реформатского милосердия (charitas) приведём следующий пример: торжественное шествие в церковь приютских детей в Амстердаме проходило в шутовском наряде, состоявшем из двух цветов — черного и красного или красного и зеленого (наряд этот сохранялся еще в XX в.). Это воспринималось как весьма назидательное зрелище, и в самом деле оно служило во славу Божью именно в той мере, в какой оно должно было оскорблять «человеческое» чувство, основанное на личном отношении к отдельному индивиду.

В западном обществе есть ещё одна фундаментальная идея, которая по духу является антиподом принципу соборности. Всё более утверждавшийся секулярный мир пропагандировал идеи просветительства, в том числе идею об исходном равенстве людей. Но это равенство кардинально отличалось от того, которое было декларировано в христианстве как религиозное братство во Христе. У западных философов «равными являются те, кто в состоянии нанести друг другу одинаковый ущерб во взаимной борьбе» (Гоббс). Равенство людей предполагает здесь как идеал не любовь и солидарность, а непрерывную войну: «хотя блага этой жизни могут быть увеличены благодаря взаимной помощи, они достигаются гораздо успешнее подавляя других, чем объединяясь с ними» (Гоббс).

Даже под воздействием капитализма в России разрыва общинных связей и стоящих за ними связей религиозного братства не произошло. Российская социальная философия (православная, а позже и советская) вообще считала концепцию индивида некорректной, поскольку личности вне общества просто не существует. Общество и личность связаны нераздельно и создают друг друга. В антропологической модели, развитой в России православными философами, человек есть соборная личность, средоточие множества человеческих связей. Здесь человек всегда включен в солидарные группы (семьи, деревенской и церковной общины, трудового коллектива). Обыденным выражением этой антропологии служит девиз: «Один за всех, все за одного».

Поэтому очень важным в России было и остается понятие «народ», понимаемое как общность, обладающая исторической памятью и коллективным сознанием. В народе каждое поколение связано отношениями ответственности и с предками, и с потомками. Восприятие в русской культуре народа как единого тела сформулировано евразийцем Л. Карсавиным: «Можно говорить о теле народа… Мой биологический организм — это конкретный процесс, конкретное мое общение с другими организмами и с природой… Таким же организмом (только сверхиндивидуальным) является и живущий в этом крае народ. Он обладает своим телом, а значит всеми телами соотечественников, которые некоторым образом биологически общаются друг с другом». Очевидно, что совокупность индивидов не может составить народа в этом смысле. На Западе же понятие «народ» изменилось,народом стали называть граждан, сообщество индивидов. С точки зрения западных исследователей России, в ней даже в середине XIX в. не существовало народа, т. к. не было гражданского общества. Один из известных путешественников писал в своей книге о России: «Повторяю вам постоянно — здесь следовало бы всё разрушить для того, чтобы создать народ» (маркиз де Кюстин).

Русские мыслители, отрицая концепцию индивида, солидарны были в том, что «действительный нравственный порядок, или Царство Божие, есть дело совершенно общее и вместе с тем совершенно личное, потому что каждый хочет его для себя и для всех, и только вместе со всеми может получить его. Следовательно, нельзя по существу противопоставлять личность и общество, нельзя спрашивать, что из этих двух есть цель и что только средство» (Вл. Соловьёв). «У нас совсем не было индивидуализма, характерного для европейской истории и европейского гуманизма… Но коллективизм есть в русском народничестве — левом и правом, в русских религиозных и социальных течениях, в типе русского христианства. Хомяков и славянофилы, Вл. Соловьев, Достоевский, народные социалисты, религиозно-общественные течения XX в., Н. Федоров, В. Розанов, В. Иванов, А. Белый, П. Флоренский — все против индивидуалистической культуры, все ищут культуры коллективной, органической, „соборной», хотя и по-разному понимаемой» (Бердяев).

Ещё одним важным идеологическим следствием из религиозного деления людей на избранных и отверженных, дополненного идеями социал-дарвинизма, стал расизм, которого не существовало в традиционном обществе. Вначале он развился в отношении народов колонизуемых стран (особенно в связи с работорговлей), затем был распространен на отношения классов в новом обществе самого Запада. В XIX в. основатели политэкономии говорят о «расе рабочих», а премьер-министр Англии Дизраэли о «расе богатых» и «расе бедных». Пролетарии и буржуа стали двумя разными расами.

Известно, что преодоление социального расизма, свойственного рабовладельческому античному обществу, связано с распространением христианства. Но уже на излете Средних веков в Западной Европе стало возрождаться осознание Запада как наследника Рима и восстанавливаться в правах рабство. Возродили работорговлю викинги, посредниками у них были фризы. Через Турцию поступали на средиземноморские европейские невольничьи рынки угнанные крымскими татарами славяне. Влияние расизма и рабовладельчества на формирование европейских народов Нового времени — большая и больная тема. Изживание расизма идет с большим трудом и регулярными рецидивами. Дело в том, что расизм — не следствие невежества какой-то маргинальной социальной группы, а элемент центральной мировоззренческой матрицы Запада. Ведь даже Иммануил Кант писал, что «у африканских негров по природе отсутствуют чувства, за исключением самых незначительных» и что фундаментальное различие между людьми белой и черной расы «похоже, гораздо больше касается их ментальных способностей, чем цвета кожи». Латентный бессознательный расизм активизируется при любом обострении отношений с незападными народами. Он ярко проявился в кампании по «сатанизации» сербов, в нынешней русофобии и в отношении к арабам. И дело не в политической конфронтации, а в иррациональной реакции на образ «враждебного иного», что сегодня на себе испытывает в очередной раз и Россия.

Русская же культура социал-дарвинизм отвергла. В.В. Розанов заметил: «Ницше почтили потому, что он был немец, и притом — страдающий (болезнь). Но если бы русский и от себя заговорил бы в духе: «Падающего еще толкни», — его бы назвали мерзавцем и вовсе не стали бы читать». В России не произошло протестантской Реформации, а идеи Просвещения и научной революции не произвели идеологического переворота, потому что они не сумели найти себе опору в протестантизме или в новых религиозных движениях, а значит не сумели радикально повлиять на менталитет и душу русского человека. Идеи социал-дарвинизма о том, что среди людей, как и в дикой природе, идет борьба за существование, в которой слабые должны гибнуть не были восприняты, хотя в последние десятилетия так называемые представители российской элиты вольно или невольно – Бог им судья – часто следуют этой парадигме.

Таким образом, на всех уровнях сознания важные для России представления о человеке принципиально отличались от тех, которые сложились в гражданском обществе Запада. Та модель человека, которая сложилась в западном обществе и стала одним из главных оснований буржуазной идеологии, фундаментально противоречила тем представлениям о человеке, которые развивались в русской культуре — независимо от политической ориентации ее мыслителей и художников. Важное значение в этом принадлежит соборному мировоззрению, отличительной особенностью которого было отсутствие конфликта между внутренним и внешним, духовным и мирским.
______________________________________________________________________

Присоединяйтесь к МИА Новороссия в Facebook, ВКонтакте, Twitter, Google+, Одноклассники, Feedly и через RSS, чтобы быть в курсе последних новостей.

______________________________________________________________________
Дорогие друзья!

Если вы хотите поддержать коллектив Молодежного Информационного Агентства «НОВОРОССИЯ», просьба отправлять переводы на Яндекс-Кошелек: 410014056051536

Мы благодарим Вас за проявленный интерес и Вашу поддержку!
______________________________________________________________________
comments powered by HyperComments