23 августа 1939 года был заключён Договор о ненападении между СССР и Германией, более известный как «Пакт Молотова — Риббентропа». Эта дипломатическая победа Советского Союза, позволившая выиграть во времени и территориях, до сих ненавистна нашим врагам: не зря в 2009 году Европарламент провозгласил дату подписания документа так называемым «днём памяти жертв сталинизма и нацизма».
На следующий день после подписания протоколов позорного Мюнхенского сговора Уинстон Черчилль произнёс свои знаменитые слова: «Англии был предложен выбор между войной и бесчестием. Она выбрала бесчестие и получит войну…» Вся Европа во второй половине 1930-х годов выбирала бесчестие только ради того, чтобы их потенциальный противник рано или поздно ввязался в войну не с ними, а с одной-единственной страной — СССР. Высокие стороны, забыв про элементарное достоинство, играли «в поддавки» более сильным, расплачиваясь судьбами более слабых: они старались оттянуть своё участие в дележе мирового пирога до того момента, когда удастся устранить с пути возрождающуюся русскую сверхдержаву.
В эпоху Интербеллума союзников у СССР в Европе не было: удалось установить сравнительно добрососедские отношения с Турцией, Чехословакией, Югославией, Грецией и скандинавскими королевствами, однако все остальные страны рассматривали нас либо как будущего противника, либо как политический субъект, который захочет в определённый момент расширить сферу влияния и на их территорию. Однозначно прогерманскую позицию заняли Болгария, Румыния, Венгрия и Финляндия, нацизму симпатизировали все три прибалтийских диктатора — Антанас Смятона, Константин Пятс и Карлис Ульманис. Противником сближения с Германией оставался только Пилсудский, однако после смерти варшавского «команданте» ему на смену пришёл триумвират в лице маршала Эдварда Рыдз-Смиглого, президента Игнация Мощицкого (часто неправильно именуемого Мосьцицким) и министра иностранных дел Юзефа Бека: эта тройка, особенно глава внешнеполитического ведомства, откровенно симпатизировала Берлину.
Помощь дружественному режиму Испанской Республики успехов не принесла: ведущие игроки европейской политики не могли допустить выхода Пиренейского полуострова из-под их контроля, а общих границ с Испанией у СССР не имелось, да и морские коммуникации проходили через враждебные акватории. В Азии положение дел было немногим лучше: граница с неспокойным Китаем на значительном её протяжении была прикрыта сателлитами в лице Монголии и Тувы, а вот Иран и Афганистан уже с начала 1930-х годов заигрывали и с Англией, и с Германией, что не создавало спокойствия на пространствах между Каспием и Памиром.
1938 год принёс для нашей страны новые тревоги: в марте произошёл аншлюс Австрии, резко увеличивший потенциал нацистской Германии. Например, численность жителей Третьего Рейха в тот год составила почти половину населения СССР, ряды Вермахта пополнились шестью австрийскими дивизиями, а германский ВПК — новыми заводами. Летом резко осложнилось положение дел на Дальнем Востоке, где самурайские милитаристы и их маньчжурские пособники развязали конфликт у озера Хасан. Дало трещину и ближневосточное направление: в апреле случился разрыв отношений с Саудовской Аравией, нашедшей нового союзника в лице Лондона, а в ноябре вместо умершего дружественного нам Мустафы Ататюрка главой Турции стал генерал Исмет Инёню, развернувший свой взгляд в сторону Берлина и Парижа.
Осень 1938 года ознаменовалась двумя позорнейшими событиями, зачеркнувшими последние остатки уважение к принципам государственного суверенитета и территориальной целостности.
29-30 сентября в Мюнхене за закрытыми дверями Гитлер, Муссолини, Чемберлен и Даладье принимают решение о передаче Чехословакией в состав Германии Судетской области в обмен на заключение мирных договоров стран Оси с Англией и Францией. Чехословацких дипломатов, несмотря на все их протесты, допустили в зал заседания только лишь для того, чтобы ознакомить с уже подписанным документом. Спустя несколько часов Варшава, с молчаливого согласия Берлина, наносит удар в спину своему южному соседу: выдвигает ультиматум с претензиями на Тешинскую область, и Пражский Град вынужден смириться с требованиями почувствовавшего безнаказанность Юзефа Бека.
Интересно, что СССР изначально намеревался прислать своих представителей в Мюнхен для защиты интересов Чехословакии, с которой у него был договор о дружбе, однако получил отказ остальных участников закулисной интриги. Кроме того, Красная Армия готовилась оказать полагавшуюся по договору военную помощь, однако сломленная Прага не решилась прислать соответствующую просьбу, а Варшава не дала добро на военный транзит через свою территорию.
2 ноября Германия и Италия в ходе Первого Венского арбитража выносят вердикт о том, что земли Южной Словакии и Закарпатья должны принадлежать Венгрии. Этим самым Берлин и Рим взяли на себя функцию последней инстанции, наделённой правом перекраивать карту мира по своему усмотрению.
Мюнхенский сговор добил Чехословакию в течение трёх с половиной месяцев. В стране вспыхнули межнациональные конфликты, и уже в середине марта государство распадается: в Словакии создаётся марионеточная республика, а Чехия присоединяется к Третьему Рейху в виде так называемого «протектората Богемии и Моравии». Более того, он подавил последнее сопротивление, оказываемое Германии со стороны других европейских стран: когда в марте 1939 года Берлин потребовал от Литвы Клайпедский край, то получил его по первому требованию.
В январе 1939 года Польше дают понять справедливость старой истины: «Уступая, нельзя остановиться!» Гитлер вызывает Бека в свою резиденцию, где предлагает присоединиться к будущей агрессии против СССР, пообещав Варшаве украинские земли, а также требует разрешения на прокладку экстерриториальной магистрали в Восточную Пруссию по польской территории. Бек прекрасно понимает, что всё это — непомерно высокая плата за Тешинскую область, и в ответ говорит, что для начала Варшава должна заручиться английским и французскими гарантиями: а вдруг Лондон и Париж уже договорились с Москвой?
Опасения польского министра были не напрасными: весной 1939 года СССР начал зондировать почву на предмет создания новой Антанты с главными союзниками царской России. Однако ни Англия, ни Франция не проявили должного энтузиазма: их делегации, состоявшие из третьестепенных фигур, не наделённых никакими полномочиями, добирались в Москву через Ленинград самыми медленными пароходами и поездами, и прибыли в советскую столицу только 11 августа.
Тремя неделями раньше в Лондоне начинаются тайные англо-германские переговоры, основной предмет торга на них — Польша и Прибалтика, а кроме того, Берлин просит предоставить ему доступ в богатые ресурсами бывшие колонии Намибию и Танганьику. Конечно же, в разговорах дипломатов превалирует польский вопрос: упорно не желающая становиться немецким вассалом строптивая Варшава нуждается в укрощении, и здесь англичане либо уговорят Бека с Мощицким не противиться берлинским требованиям, либо не будут препятствовать аннексии Польши, а если СССР попробует вступиться — присоединятся к Антикоминтерновскому пакту. Судьба Прибалтики идёт довеском: эти лимитрофы становятся плацдармом для развёртывания основных сил по нанесению удара в самое сердце Советского Союза.
СССР оказался в катастрофической ситуации. Узкая приграничная полоса шириной от двадцати до сорока километров отделяла от вероятного противника такие стратегические центры, как Минск, Батуми, Ленинград и Одессу: при необходимости эти города могли простреливаться тяжёлой артиллерией, а последние три из этого списка попадали ещё и в зону досягаемости корабельных орудий главного калибра. От Хабаровска до границы в те годы было шестьдесят километров, от Мурманска — девяносто, полторы сотни — от Владивостока и двести — от Киева: это — зона действия фронтовой авиации. Триста километров надо было преодолеть неприятелю для достижения Севастополя и четыреста пятьдесят — до Москвы, Запорожья и Днепропетровска: это вполне по плечу дальнему бомбардировщику.
При таком расположении в случае сухопутного удара бои за Ленинград, Минск, Мурманск и Одессу должны были начаться уже в первые сутки, если не часы, вражеского вторжения. В последующую неделю войны под угрозой оказывался Киев, а через месяц после начала кампании можно было ожидать сражения на подступах к Москве.
Понятно, что подобные перспективы не радовали советское руководство. Страна готовилась к реализации стратегии глухой обороны: вдоль западных рубежей сооружалась цепь укрепрайонов, а между ними и границей — «полоса обеспечения» с партизанскими базами для беспощадной войны в тылу врага. Приходилось сдерживать пропускную способность логистики: на границах с Польшей и Румынией не было ни одного пункта перестановки вагонов на европейскую колею, а некоторые железнодорожные линии, ведущие в
Прибалтику и Финляндию, были поставлены на глубокую консервацию. Соответственно, ни о какой индустриализации приграничных областей помышлять было нельзя.
И это — расклад войны только для Западного театра военных действий (ТВД): нельзя было исключать возникновение аналогичных ТВД в Закавказье, на Дальнем Востоке, а в перспективе — и в Средней Азии. Как мы знаем из трудов классиков военного искусства, войну на два и более фронтов ни одна страна в мире ещё не выигрывала.
В августе 1939 года недопущение возникновения Дальневосточного ТВД было одной из основных задач: как раз в те же самые дни, когда Риббентроп находился в Москве, развернулось сражение с японскими милитаристами на монгольской реке Халхин-Гол. Урок, нанесённый токийской военщине, был настолько впечатляющим, что Япония впоследствии так и не решилась напасть на СССР.
Чтобы хоть на время обезопасить себя с запада, Советскому Союзу требовалось не дать Германии договориться с Англией и Францией относительно Польши и Прибалтики, и важным козырем здесь могла стать бедность Третьего Рейха целым спектром стратегических ресурсов, например нефтью, продовольствием, цветными металлами. Логика следующая: мы предлагаем немецкой стороне поставки находящихся под действием эмбарго третьих стран товаров, в которых она остро нуждается, но в ответ просим принять наш план разделения Восточной Европы на сферы влияния, и желаем заполучить себе примерно то, чем владела Россия в 1913 году. Гитлер понимает, что скаредная Англия ему вряд ли уступит бывшие африканские колонии, либо сдерёт за них последнюю шкуру, а тут СССР предлагает взаимовыгодную торговлю тем же самым, но на условиях некоторых территориальных приобретений. Немаловажно для Германии и то, что Москва не присоединится к Лондону и Парижу, если те вступятся за Польшу.
А что касается союзников, то для Берлина они — разменный материал: можно пожертвовать союзной Финляндией и симпатизирующей Прибалтикой, которые должны войти в сферу интересов СССР, а нефтеносной Румынией — вообще помыкать, как того душа пожелает. О возвращении Бессарабии и Буковины в конце июня 1940 года известно всем, но мало кто знает, что спустя два месяца Второй Венский арбитраж принимает решение об отторжении от Румынии нескольких трансильванских уездов в пользу Венгрии: для «правнуков Траяна» нет более страшной пощёчины, чем эта. Ибо каждый румын знает многократно воспетую патриотической лирикой формулу своего триединого Отечества: «Молдова, Мунтенья, Ардял!», то бишь Молдавия, Валахия и Трансильвания. Но даже это не финал истории: под аккомпанемент арбитража болгарское правительство отправляет в Бухарест ультиматум с требованием отдать Южную Добруджу, и, после настоятельных советов дуче, поддержавшего Софию, румынское руководство вывешивает белый флаг.
Как мы видим, подлость и измена в кругах европейской политики тех лет были нормой взаимоотношений. Варшава предала Прагу — и сама следом через полгода отправилась на съедение. Англия и Франция обменяли свободу чехословацкого народа на фальшивые заверения бесноватого фюрера — сами через пару лет подверглись германской агрессии. Румыния и Финляндия — те в 1944 году, в отместку за унижения, сами перешли на сторону Антигитлеровской коалиции.
Заметьте, что при заключении Пакта Молотова — Риббентропа Германия предала многих своих сателлитов, в то время как СССР не предал никого! Мы до конца остались с чехословацким народом, сделав всё от нас зависящее: аншлюс Чехии и братиславскую марионетку Йожефа Тисо в Москве не признали. Если Советский Союз поступился интересами Польши, Прибалтики и Финляндии, то имел на это полное право: ну а как прикажете поступить с соседями, которые настроены совершенно недружелюбно, постоянно строят козни и вообще готовы пойти в услужение к сильному супостату?
Советско-германский пакт хорошо высветил двойную мораль европейцев. Играть против СССР? Все средства хороши! Проиграли? Сразу звучат истерические вопли о том, что выигрывать у высшей расы, оказывается, нечестно! Вспомните, с какой злостью скрежетал зубами тот же Черчилль по поводу подписания договора: рухнули планы вступить в войну с ненавистными Советами после того, как их обескровит Гитлер! Более того, теперь придётся воевать с тем, кого столько лет пестовал: обидно, когда твоё же оружие развернули против тебя самого!
Поэтому так сегодня лютуют наследники мюнхенских заговорщиков и венских «арбитров», тщетно пытающиеся всеми силами вычеркнуть память о неблаговидных поступках прадедов. Но не получится у них ничего: за нашу правду мы заплатили большую цену, и пересмотру она не подлежит!
Александр ДМИТРИЕВСКИЙ
Читайте также: Без оружия в бой: подвиг шахтеров Донбасса при обороне Одессы в августе 1941 года
___________________________________________________________________________________________________
Присоединяйтесь к МИА Новороссия в Facebook, ВКонтакте,Twitter, Google+,Одноклассники, Feedly и через RSS, чтобы быть в курсе последних новостей.
___________________________________________________________________________________________________
