17 февраля 1600 г. в Риме на Кампо деи Фиори был казнён Джордано Бруно. Долгие годы смерть этого человека преподносилась пропагандой, причём, не только отечественной, как образец гражданского мужества и верности науке.
Однако, при детальном рассмотрении, выясняется, что ни его взгляды, ни научная деятельность не имеют ровным счётом ничего общего с истинными причинами трагической развязки. А его следует считать скорее отрицательным историческим персонажем, чем таким, на примере которого действительно стоит воспитывать молодёжь.
Жупел костров инквизиции
Советская власть героизировала тех, на чьём примере выросли люди, уничтожившие впоследствии СССР. Тем не менее, в большинстве случаев так называемые «мученики науки» на самом деле не были таковыми. От дворцовых интриг пострадал Галилео Галилей — придворный врач и механик папы Урбана VIII: личная неприязнь к нему одного из кардиналов вылилась в донос и пресловутый судебный процесс. Лейб-медик испанского двора Андреас Везалий был приговорён к паломничеству на Святую Землю за элементарную врачебную ошибку, жертвой которой стал очень влиятельный гранд, а совсем не за открытия в анатомии, опровергавшие господствовавшее в те годы учение Клавдия Галена о строении организмов. За участие в подготовке вооружённого мятежа против королевского наместника долгие годы отсидел в тюрьме Томазо Кампанелла — один из основоположников утопического социализма.
Любой школьник скажет, что Джордано Бруно был заживо сожжён безжалостной инквизицией за то, что пропагандировал запрещённую в те годы гелиоцентрическую систему известного учёного-энциклопедиста Николая Коперника. Увы, но это не более чем вымысел, появившийся в наполеоновскую эпоху в числе целого ряда других мифов, демонизировавших Святой Престол и дававших обоснование территориальным претензиям Франции на итальянские земли. Впоследствии этот миф был активно подхвачен либеральными кругами практически всех европейских стран, заинтересованных в снижении влияния церкви на жизнь общества.
Первым и шокирующим для многих фактом будет то, что система Коперника на момент казни Джордано Бруно не была запрещена церковью: более того, изначально Ватикан относился к ней достаточно благосклонно, а среди сторонников концепции оказались папа Климент VII, кардиналы Альберт Вигманштадт и Николай Шомберг, а также епископ Тидеман Гизе. Да и само учение Коперника было известно академическому сообществу Европы почти за сто лет до интердикта: в 1533 г. о нём прочли доклад в Ватикане, а спустя несколько лет понтифик пригласил автора столь интересной и полезной концепции, к тому времени уже тяжело больного, к работам по реформе летоисчисления.
Запрет появился только в 1616 г., да и то — очень мягкий и неполный. Решение суда требовало в последующих публикациях коперниковой книги «О вращении небесных сфер» размещать пометки, что гелиоцентрическая система представляет собой результат математических вычислений для нужд навигации, а не мировоззренческую позицию — и всё! Интересно и то, что в числе и главных противников Коперника, и изменений в календаре, были последователи двух главных идеологов Реформации — Лютера и Кальвина.
К тому времени календарь нуждался в больших исправлениях: даты равноденствий и солнцестояний отставали от реальных на десять суток. Подобное положение дел в первую очередь не устраивало талласократические страны — главных доноров папского бюджета: Испанию и Португалию, а также Генуэзскую и Венецианскую республики. Эти государства сильно зависели от морского сообщения, а в безориентирной местности точность вычисления координат судна напрямую зависит от точности измерения времени. Поэтому новый стиль летоисчисления был введён в действие в октябре 1582 г. указом папы Григория XIII, в чью честь и получил своё название. Его разработчик — иезуит Христофор Клавий, профессор Папского Григорианского университета.
Здесь — ещё один разрыв шаблона: мы привыкли считать иезуитов злейшими врагами просвещения, реакционерами и мракобесами. Это далеко не так: многие монахи конгрегации, как, например, археолог Пьер Тейяр де Шарден и астроном Анджело Секки, составили гордость мировой науки, орден мог похвастаться лучшей системой образования вплоть до середины XIX в. Известно, что родители Пушкина собирались отдать будущего гения русской словесности в иезуитскую школу, и только открытие Царскосельского лицея, к превеликому счастью для Отечества, изменило их планы. Не зря вскоре после этого царским указом иезуиты были изгнаны из России: да, они высоко ценили научные знания и умели их преподнести, как никто другой. Но при этом они очень хорошо «промывали» свои воспитанникам сознание, превращая их в людей, до конца верных Святому Престолу.
И, наконец, о пресловутых кострах инквизиции. На самом деле инквизиция — это следственная структура, а судили и наказывали провинившегося уже светские власти. Кроме того, в Средние века методы приведения смертного приговора в исполнение варьировались в зависимости от принадлежности осуждённого к тому или иному сословию: чаще всего простолюдинов вешали, дворян четвертовали, духовных лиц сжигали заживо. А рекомендация «казнить милостиво, без пролития крови» выносилась не только церковными, но и мирскими следственными инстанциями и означала выбор менее «благородного» вида казни.
Пусть читателя не утомляет столь пространная вводная часть: очень многие факты говорят в пользу того, что конфликт Джордано Бруно с церковью имел совершенно иные основания, чем его научная деятельность. Как и то, что эти факты с завидным упрямством игнорируются либералами — именно теми, кто чаще других сеет смуту.
Участник антипапского заговора
Первый серьёзный конфликт с церковью у брата Джордано случился в марте 1576 г., когда ему было двадцать восемь лет от роду, он имел рукоположение во священники и титул «публичного доктора» — высшую степень знатока богословия в доминиканском ордене. Хотя десятью годами ранее его уже обвиняли в ереси, когда по доброте душевной молодой монах раздал братии имеющиеся в келии иконы. Тогда аббат «замял» дело: альтруизм, помноженный на юношеский максимализм строго судить нельзя.
Но в этот раз брата Джордано вызывают уже для серьёзного расследования, после чего Бруно вынужден целых три года переезжать с места на место по северу Италии, выдавая себя за мирянина. И только в апреле 1579 г. он оказывается в Женеве — одном из главных оплотов буржуазной Реформации. В те годы этот город был главным центром движения гугенотов — последователей Жана Кальвина, отличавшихся весьма радикальными нравами и куда более жёсткой нетерпимостью к инакомыслию, чем даже католики. Там Бруно пробыл до конца лета, успел поссориться с гугенотскими лидерами и угодить под суд, приговоривший его к выдворению за пределы Женевы.
Оттуда путь Бруно лежал во Францию, где правил Генрих III, человек весьма взбалмошных нравов, удостоившийся в народе за своё распутное поведение очень красноречивого прозвища «Принц Содом». Кроме того, он был очень близок к лагерю гугенотов, поэтому его внутренняя политика привела к обострению гражданского противостояния: в 1579 г. вспыхнула Седьмая Гугенотская война, известная также как Война влюблённых.
Тогда же Джордано Бруно вначале получает должность ординарного профессора философии в Тулузском университете, где его пути пересекаются с Генрихом III: в 1581 г. беглеца из Италии приглашают в Сорбонну, где он много печатается и становится королевским советником.
Касательно академической деятельности Бруно. Он был прекрасным философом, богословом, преподавателем, автором оригинальной концепции запоминания: заучивание информации наизусть вследствие недостаточного развития книгопечатания в те времена было насущной необходимостью. Его заслуги официально признаны мировой философской наукой и входят в её антологию. Кроме того, он известен как талантливый поэт. Но, в отличие от Коперника и Галилея, Джордано Бруно не был естествоиспытателем, поэтому все его идеи о множественности миров и о том, что звёзды подобны Солнцу, можно считать либо красивым поэтическим образом, либо интересной гипотезой. А при уровне развития астрономического инструментария в то время она никаких подтверждений найти не могла, поэтому её академичность была на том же уровне, что и сейчас у гипотезы о внеземных цивилизациях.
Весной 1853 г. Джордано Бруно отправляется в Англию, но не просто сам по себе, а с рекомендательными письмами от Генриха III. Он останавливается в доме французского посла Мишеля де Кастельно де Мовиссьер, а также участвует в академической жизни Оксфорда, где умудряется поссориться с коллегами. Известно, что ему доводилось много общаться с придворным врачом Уильямом Гилбертом, будущим великим драматургом Шекспиром и молодым парламентарием Фрэнсисом Бэконом, которому впоследствии было суждено не только дослужиться до канцлерского чина, но и стать учёным-энциклопедистом с мировым именем. Интересно, что после общения с Бруно в биографии Шекспира наступают так называемые «потерянные годы»: не сохранилось никакой достоверной информации о жизни этого человека в период между 1585 и 1592 гг. Да и Бэкон несколькими годами ранее приезжал во Францию в составе секретной миссии.
Помимо всего прочего, Джордано Бруно имел беспрепятственный доступ к английской королеве Елизавете I. О чём монах беседовал с «Доброй Бесс» — доподлинно неизвестно, но остаётся фактом, что британская корона активно поддерживала гугенотов во Франции, а также, по сведениям ряда источников, готовила заговор против папы Григория XIII. Имеется информация и о том, что Ватикан готовил аналогичный заговор против самой Елизаветы.
В ноябре 1585 г. Джордано Бруно вместе с французским послом возвращается в Париж, а уже следующим летом отправляется в Германию, где читает лекции в Майнце, Магдебурге, Гельмштедте, Франкфурте и Виттенберге. Последний город очень примечателен: именно оттуда Мартин Лютер начал распространение своих антипапских идей. Кроме того, практически все европейские университеты тогда либо полностью находились под контролем протестантов, либо протестанты в них имели очень мощные позиции.
Особенно интересным было пребывание Бруно в Праге. Среди чехов большим влиянием пользовалась близкая к гугенотам гуситская организация «Моравские братья» члены которой занимали ключевые места в Карловом университете. Кроме того, в этом городе располагалась резиденция императора Священной Римской Империи Рудольфа II. Государь слыл интеллектуалом, привлекал ко двору знаменитых учёных, однако обладал весьма экстравагантным характером и очень слабым здоровьем. Он оказал Джордано большое содействие, выделив ему крупный гонорар за книгу. Как и Генрих III во Франции, Рудольф II поначалу сочувствовал протестантам, но натиск Османской империи вынудил его искать союза с Ватиканом и начать Контрреформацию.
В это время не менее интересные события происходят на французской земле: погибает Генрих III, а занявший его место Генрих IV начинает примирение со Святым Престолом. Именно ему приписывается знаменитая фраза о том, что «Париж стоит мессы». Тогда Бруно ищет союза с венецианцами и переезжает к ним в январе 1592 г. по приглашению Джованни Мочениго — представителя знатного рода, давшего республике семь дожей. В Риме тем временем завершается семилетнее междуцарствие, когда на папском престоле сменилось четыре главы церкви. На очередном конклаве папская тиара достаётся деятельному Клименту VIII, пришедшему к власти всерьёз и надолго.
Арест Джордано Бруно в мае 1592 г. при предыдущих главах Ватикана мог остаться без особых последствий, если вообще состоялся бы, но новый папа настоял на выдаче задержанного. В феврале 1593 г. Бруно этапируют в Рим на военном корабле под эскортом целой эскадры. После этого арестанта размещают в мансарде одного из кардинальских дворцов, а не в простой тюрьме, где он проводит почти семь лет. Вряд ли обычный еретик мог удостоиться такого обращения: узник слишком многое знал о тех политических процессах, в которых сам участвовал. А ещё — в случае необходимости он мог быть выпущен на свободу, но уже в качестве перевербованного агента.
Этим, скорее всего, объясняется то, что в руки инквизиции Бруно был передан только в конце декабря 1599 г.: к тому времени несколько месяцев как стараниями Генриха IV завершились Гугенотские войны во Франции, шатался трон под Рудольфом II, силы оставляли и другого противника Святого Престола — уже немолодую Елизавету I. Поэтому ставший ненужным свидетель и взошёл на костёр с кляпом во рту: чтобы перед смертью не произнёс лишнего.
Идолы сеятелей смуты
Интерес к Джордано Бруно активизировался в эпоху Просвещения: главным центром атаки тех, кто подпиливал устои абсолютизма, стала церковь как основная хранительница традиционных ценностей. Вольтер призывал «разрушить здание обмана», провозглашая пресловутое «Écrasez l’infâme!» — «Раздавите гадину!» Таким, как он однозначно требовались и те, чьё мнение расходилось с общепринятым, и особенно — те, кто пострадал, причём не обязательно, чтобы крамольник пострадал за убеждения. Смутьянами при создании своего «мартиролога» иногда даже сознательно умалчивались факты того, что персоналии их «агиографии» были наказаны за куда более прозаические вещи, чем то, что они проповедовали.
Обратим внимание и на то, что в 1809 г. Наполеон Бонапарт распорядился доставить в Париж значительную часть ватиканских архивов, в первую очередь — документы инквизиции. Практически все бумаги погибли — часть сожгли целенаправленно, часть — от крайне небрежного хранения: когда позже Ватикан потребовал вернуть изъятое, то возвращать было уже нечего. Видимо, штурмовавшие Бастилию были очень заинтересованы в уничтожении целого пласта информации, который мог бы скомпрометировать не только их идеи и идеалы, но и идолов. Дело Джордано Бруно было обнаружено ватиканскими архивариусами только в 1886 г., и при обстоятельствах, о которых стоит рассказать.
20 апреля 1884 г. понтифик Лев XIII опубликовал энциклику «Humanum Genus», в которой, среди массово возникавших тогда сект, числилось и масонство. Оскорблённые «вольные каменщики» решили весьма своеобразно отомстить Его Святейшеству и заказали у состоявшего в одной из лож скульптора Этторе Феррари памятник Джордано Бруно и предложили установить статую на Кампо деи Фиори. Однако городской совет Рима не поддержал это предложение, а студенты местного университета даже провели антимасонскую манифестацию.
Масоны отступили, но не сдались: они начали готовиться к предстоящим муниципальным выборам, и их ставленники одержали победу. Новое большинство в римской ратуше продавило решение об установлении памятника, который был открыт 9 июня 1889 г. Свидетели церемонии сообщают, что над площадью развевались флаги организаций откровенно либерального толка.
Проводя исторические параллели в советское время нельзя не упомянуть от так называемом «движении диссидентов». Кстати, латинское слово «диссидент» и греческое «еретик» — синонимы.
Если присмотреться к биографиям участников диссидентского движения в СССР, то выясняется много чего интересного. Основная их масса проживала в Москве, Ленинграде и столицах союзных республик. То есть там, где были всевозможные потребительские «прелести» вроде улучшенного снабжения, валютных магазинов «Берёзка», а также, куда массово приезжали иностранцы. В провинции диссиденты если и попадались, то в основном это были люди, прибывшие туда на ПМЖ явно не по своей воле.
Потребительский идеал при скромной официальной зарплате либералы тех лет не могли обеспечить, а значит — надо было прибегать к всевозможным ухищрениям, включая «фарцовку» и валютные спекуляции. Напомню, что за такие вещи в СССР была предусмотрена суровая ответственность, и нередки были случаи, когда пойманному за такие дела предлагали выбор: или подрасстрельная «валютная» статья, или менее строгая — за антисоветчину. Так что основной повод гонений на этих людей если и коррелировал с их взглядами, то очень даже опосредованно.
Например, «мученик советского режима» Александр Солженицын был арестован за поношение командования — тяжкое воинское преступление, покушающееся на субординацию в армии, за которое положено расстреливать перед строем. И государство проявило к нему снисхождение, приговорив к лишению свободы: значительную часть срока он провёл в очень даже мягких условиях «шарашек».
Тот же академик Сахаров ударился в политическую ересь после того, как руководство страны отклонило один из его проектов по созданию сверхмощного ядерного оружия, не соответствовавшего международным конвенциям. И если Сахаров-физик был действительно великим исследователем «тонкой материи», то реакция на его социально-политические прожекты оказалась крайне негативной даже у самых антисоветски настроенных экспертов Запада. Вот что сказал о нём известный советолог Ричард Пайпс: «Большинство учёных, которых я знаю, а среди них были и нобелевские лауреаты, получившие отличия за исследования в своих областях, сумев строжайшим образом соотнести выводы с фактами, отступают от этого принципа, стоит им вторгнуться в иные сферы. Они вламываются в политику и экономику, пребывая в жалком невежестве о сути вещей, о которых они берутся рассуждать. Какова психология этого высокомерия? Случается следующее: учёные, разрешив проблему в какой-нибудь очень сложной области науки, приходят к мысли, что они способны в мгновение ока разрешить, на их взгляд, другие, куда более простые проблемы. «Дела человеческие, — заявляют они, — ничто по сравнению, скажем, с молекулами и генетическими структурами, тут всё просто»… Вне всяких сомнений — я не знаю ни одного случая, когда бы ученый, экстраполировав научную методологию в философию дел человеческих, преуспел в создании таковой…»
Более суровой и справедливой оценки для «перестроечного буревестника» представить сложно. Идолы смутьянов всегда обнаруживают свою нечистую сущность, как только даст трещину либеральная штукатурка.
Александр ДМИТРИЕВСКИЙ
Присоединяйтесь к МИА Новороссия в Facebook, ВКонтакте,Twitter, Google+,Одноклассники, Feedly и через RSS, чтобы быть в курсе последних новостей.
______________________________________________________________________
Присоединяйтесь к МИА Новороссия в Facebook, ВКонтакте, Twitter, Google+, Одноклассники, Feedly и через RSS, чтобы быть в курсе последних новостей.
______________________________________________________________________Если вы хотите поддержать коллектив Молодежного Информационного Агентства «НОВОРОССИЯ», просьба отправлять переводы на Яндекс-Кошелек: 410014056051536
