Смысл и предназначение Новороссии

Смысл также является базовым термином в целом ряде наук (семантике, семиотике, психологии и других). Явное определение базовых терминов является непростой задачей. Проблеме смысла посвящена обширная научная и философская литература (Г. Фреге, Л. Витгенштейн, Дж. Остин, П. Грайс, Дж. Сёрль, А.Л. Блинов, Ю.Д. Апресян, И.А. Мельчук, Ж.  Делёз, А.С. Кравец, В. Франкл, В.В. Налимов и многие другие). Разброс смыслов, придаваемых слову «смысл», по крайней мере, в русском языке, весьма велик, и нет уверенности в том, что упомянутые авторы не подразумевают под смыслом совершенно разные вещи. Во всяком случае, толкование этого слова может составить тему отдельного исследования. Мы будем говорить не о смысле слов или понятий как таковых, но о смысле некоторых сущностей материального или духовного мира, проявленных в естественном или искусственном языке – явлений, событий, смысле самого существования чего-либо или кого-либо. Не давая явного определения смысла, мы укажем те черты, которые, на наш взгляд, присущи ему и представляются важными для его понимания и оперирования им.

1. Смысл – это предназначение явления, события или предмета.
2. Смысл – это причина или набор взаимосвязанных причин, объясняющих наличие всей совокупности интересующих нас признаков и свойств у рассматриваемого явления, события или предмета в прошлом, настоящем и будущем.
3. Смысл – это качество явления, события или предмета, обусловливающее сам факт его существования. Если в силу изменившихся внешних обстоятельств смысл исчезает и не сменяется новым – то, к чему он относился, сразу или постепенно перестаёт существовать. Смысл чего-либо – и есть смысл его существования.
4. Смысл лежит вне языка, и его языковое (знаковое, грамматическое) выражение может быть каким угодно (хотя на практике это чаще всего определяется принятыми соглашениями – как эстетического, так и этического характера). В естественном языке смысл может выражаться и словом, и словосочетанием, и предложением.

В предлагаемом нами походе слова «смысл», «предназначение», «существование» суть синонимы. При этом русское слово «смысл» в иных языках имеет аналоги, обозначающие и «ощущение» (испанское sentido, французское sens, английское sense), и «обозначение» (испанское significado, французское signification, немецкое Bedeutung), и «здравый смысл, резон» (испанское razon, английское reason, отчасти concept), и «основное содержание (английское essence)», и «идея, толкование» (немецкое Sinngehalt), и «образ» (то же самое немецкое слово), и «дух» (французское esprit). Близки к последним значениям греческие «логос» и «эйдос». То, что обозначается русским словом «смысл», стоит за всем этим, является первичным по отношению ко всему перечисленному одновременно, даётся внемыслительно, становится отправной точкой для человеческой мысли («с-мысл») и воплощается (или не воплощается) в значениях в материальном мире – классах явлений, событий, предметов (поэтому употреблять «смысл» как синоним «значения», на наш взгляд, не совсем точно). По нашему мнению, русское слово «смысл» ввиду его всеобъемлющего смысла  должно не переводиться на другие языки, а транслитерироваться в них: «smysl». То, что обозначается этим словом, само иметь смысл уже не может (иными словами, вопрос, в чём смысл смысла, лишён смысла). За ним стоит только воля, его породившая (воля Бога или человека).

Смысл можно увидеть, а можно – придать его искусственно, но только то, что имеет смысл, может устойчиво существовать и развиваться.

Если осмысливаемое явление, событие или предмет мыслится как часть чего-то, его смысл будет частным, а смысл целого – соответственно, общим. Очевидно, частный смысл как-то подчинён общему, но исследование этого отношения, его определение и тем более возможная формализация лежат за рамками данной работы. Здесь мы ограничимся интуитивно ясным соображением, что частный смысл включает в себя общий и его уточнение, например: «Я строю дом» (общий смысл) – «Я строю дом: копаю яму под фундамент» (частный смысл  состоит именно в копании ямы для строительства дома, а не для захоронения отходов). При этом, если отношение «целое – часть» не транзитивно, например, тело состоит из молекул, молекулы состоят из атомов, но тело напрямую из атомов не состоит – частный смысл части становится общим смыслом части это части, но далее (в часть части этой части) не наследуется. Если же это отношение транзитивно, как-то: общество состоит из социальных групп, социальные группы состоят из людей, но верно и то, что общество напрямую состоит из людей – ситуация противоположная, и часть «накапливает» общие смыслы всех соподчинённых «целых», в которые входит. Так, конкретный человек, помимо собственных частных смыслов, может хранить как общие и смыслы своей семьи, и смыслы своего места работы, и смыслы своей малой Родины, и так далее, вплоть до смыслов своего народа. В этой связи возникают вопросы о непротиворечивости между собой и сравнительной значимости этих общих смыслов для той или иной части. Классический пример – сентенция И.А. Бродского: «Я плохой русский, плохой еврей, плохой американец. Я – хороший писатель». Если для какой-то отдельной части «корпоративные» или «местечковые» смыслы оказываются выше, например, общенародных – эта часть отныне не принадлежит народу. Если это оказывается так для значимого большинства частей – это ставит под вопрос существование самого народа (или вообще «целого наивысшего рассматриваемого порядка» – организма, организации, армии, вообще системы).

Отношение «часть – целое» ни полностью, ни частично не сводится к отношению «класс – подкласс» или «класс – элемент». Например, элементами класса «народ» являются народы (немцы, китайцы и так далее), а частями сущности «народ» – социальные группы людей, объединённые родом занятий, местом проживания, возрастом, полом и другими признаками.

В отношении «класс – подкласс» или «класс – элемент» подкласс или элемент всегда содержит все признаки класса плюс свои собственные. В отношении «часть – целое», напротив, целое содержит все признаки частей, «отменяя» отрицания этих признаков на уровне целого. В этом случае можно сказать, что целое обладает каким-то признаком, потому что им обладает его часть. Например, если у человека болит палец, то болен и весь человек – если мы договоримся, что «здоров» – это не самостоятельный признак, а лишь отрицание признака «болен». В противном случае, если мы решим, что здоров для нас любой, у кого хоть что-то не болит, то «болен» будет отрицанием признака «здоров», и тогда если у человека здорова мочка уха, то будет здоров и сам человек. В то же время, некоторые или все части целого могут принадлежать одному классу, и тогда у них будут общие признаки. И если в целое входят как части новые элементы того же класса (например, бывшие социалистические страны – в Европейский союз), на них могут распространиться те признаки, которыми «обзавелись» в этом целом предшествующие элементы этого класса (ликвидация национальной промышленности, программы грантовой поддержки общественных сил определённого направления и другие). Если же к этому классу относится и целое, то эти же признаки будут и у целого. Впрочем, отношение «класс – подкласс» или «класс – элемент» не отражает того, как целое может «навязывать» свои признаки частям, «заставляя» их принадлежать тому же классу. В этом случае часть будет обладать тем или иным признаком потому, что этим признаком обладает целое – например, в 2000е гг Российская Федерация обязала все свои составные части – субъекты РФ – войти в класс территориальных образований, для которых является обязательным исполнение российского законодательства. Наконец, у целого могут быть и свои собственные признаки, рождаемые организацией, или структурой – как у здания есть признаки, отсутствующие у сколь угодно большой груды кирпичей.

Смыслы ведут себя противоположным образом – скорее, как признаки в отношении «класс-подкласс». Смыслы целого обязательно наследуются частями, но части могут иметь и собственные смыслы, уточняющие общие. Более того, в случае, когда части одного целого являются элементами одного класса, возможно, что уточнения общего смысла для разных частей будут строиться единообразно, например: «Я строю дом: копаю яму под фундамент», «Я строю дом: готовлю бетон под фундамент» (элементы класса «фундаментные работы» являются частями целого «строительство дома»). При этом, даже если у целого очень мало собственных признаков, оно всё равно обладает смыслом (хотя бы одним), который будет общим для всех его частей, и ему будут подчинены частные смыслы, сколь угодно разнообразные и разветвлённые.

Мы считаем, что всё, что существует, существует либо по воле Бога (то есть создано Им), либо по Его попущению (то есть Он не противился возникновению этого). При этом всё, что приближает нас к Нему, создано именно по Его воле, а греховное и вредоносное существует по Его попущению (которое также имеет смысл). То, что Он создал сам (в том числе и нашими руками), Он же и наделил смыслами – будем называть их высшими. Наша задача – их увидеть и следовать им. А тому, что Он попустил, смыслы придумывают сами люди, с оглядкой или даже без оглядки на Него. Все такие смыслы мы будем называть низшими. В этом случае надо стремиться увидеть высший смысл Его попущения – зачем Он «дал поиграть», зачем позволил этому быть.

Таким образом, и высший и низший смыслы могут быть и общими, и частными, но самый высший смысл – всегда общий. Также Бог может отнести свой частный смысл к кому и чему угодно (пастушка сделать героем и царём, из камней сотворить себе детей), а человек – лишь к каким-то образом очерченному, определённому кругу явлений, событий, предметов (в том числе людей).

Увидеть высший смысл чего бы то ни было целиком («объективный» высший смысл), если вообще возможно, возможно только по Его воле, через откровение. Но искать ответ, по крайней мере, на один следующих вопросов: «Что обязательно присуще данному событию, явлению, факту», «Что это явление, событие или факт влечёт за собой» и «Зачем это происходит (с точки зрения высших или низших смыслов)» – может и должен каждый человек. Этот поиск может осуществляться как мыслительными, так и внемыслительными путями (интуицией, фантазией и иными) – а скорее всего, как и всякий научный поиск, комбинацией тех и других. В любом случае, полученный ответ будет отличаться от Божьего смысла и будет отличаться высокой субъективностью. В то же время, данная субъективность является едва ли не главной ценностью в поиске смысла, если мы в состоянии разделить в ней наносное и греховное (низшее) и то, что непосредственно от Бога (то есть от Любви). Чем честнее и чище наш взгляд, тем меньше в нашей субъективности будет наносного и греховного, даже если в реальности оно полностью скрывает от глаз смысл Божий. Как писал Ф.М. Достоевский, «судите русский народ не по тем мерзостям, которые он так часто делает, а по тем великим и святым вещам, по которым он и в самой мерзости своей постоянно вздыхает». Иными словами, нас должен в первую очередь интересовать не смысл того, что есть, а смысл того, что Бог, по нашему мнению, хотел бы видеть. И если это самое «наше мнение» чисто и честно, тогда восстанавливаемый нами смысл того или иного явления будет (в идеале) полностью включённым в его же смысл Божий, будет весь составлять часть этого смысла, не выходя за его пределы. Тогда эта «наша» субъективность будет ничем иным, как обращением Бога, Его, если угодно, «месседжем», адресованным именно нам. Эта субъективность сама способна изменять реальность: она подсказывает нам, как мы должны относиться к осмысливаемому явлению, предмету или событию, а возможно – и как влиять на него, чтобы оно больше соответствовало этому смыслу. В первую очередь это относится к предметам дальнейшего рассмотрения – русскому народу, Новороссии, русским людям, то есть к нам самим. Известно, что зачастую мы становимся таковы, какими хотели бы себя видеть – тем более, если понимаем, что такими хотел бы нас видеть Бог.

В то же время, и «низшая» составляющая нашего субъективного высшего смысла ценна и значима, поскольку она каким-то (иногда труднопостижимым) образом «сцеплена» в нашем сознании с Любовью. Материальный мир в принципе греховен, поэтому, говоря языком Достоевского, «мерзостью» либо является (зачастую с неизвестной нам стороны), либо с лёгкостью может стать всё, что мы делаем в этом мире во славу Божию: вступая в брак с одной женщиной, мы огорчаем других, строя дом, мы вредим природе, и так далее. Таким образом, низшие смыслы могут быть двух видов – «чисто низшие», которые человек рождает без оглядки на Бога, и «высше-низшие», которые человек создаёт, пытаясь воплотить высшие смыслы в меру своего понимания и своих возможностей. Каждый высший смысл, который воспринимает и подхватывает человек, «обрастает» своими высше-низшими смыслами. Очевидно, «доли» высшего и низшего в них могут быть весьма различны – от ничтожно малой доли низшего в служении Иоанна Кронштадтского (не стеснявшегося в молитве сквернословить в адрес Льва Толстого) или Николая Мирликийского (по запальчивости ударившего Ария) до почти чисто низшего смысла хорватских монахов-францисканцев, шедших вырезать сербов ножом-«сербосеком» только после пылкой истовой молитвы, или малороссийских гайдамаков, устроивших Уманскую резню евреев «ради веры православной».

Процесс выявления смыслов, относящихся к людям и человеческим сообществам, в том числе к наиболее крупному сообществу – народу, представляется нам следующим образом.

Сначала на основе имеющихся исторических, филологических и иных данных происходит отбор фактов и явлений, которые представляются наиболее значимыми для осмысливаемого явления, события или предмета, в частности – человека или человеческого сообщества – с позиций нашего общего знания и наших убеждений. Затем формулируется то общее, что объединяет эти факты или явления, но не в виде чётко определённых признаков, а в виде общего впечатления от этих фактов или явлений. Затем с помощью научного воображения и эстетического чутья это впечатление доводится до непротиворечивой и не содержащей внутренних «пробелов» и «разрывов» целостности (возможно, разбивается на несколько таких целостностей). Непротиворечивость и «сплошность» (отсутствие пробелов и разрывов) определяются в данном случае не формально, а сугубо интуитивно, более или менее чистым и честным взглядом. Каждая такая целостность и является предполагаемым субъективным смыслом. Методологию его формирования можно, таким образом, представить как «размытый» системно-комплексный подход.

Субъективные смыслы снабжают по возможности большим количеством гипотетических сопутствующих признаков и следствий, а затем эти признаки и следствия сравнивают с реальными данными и свидетельствами, причём желательно – с более широким кругом фактического материала по тому же явлению, событию или предмету, нежели тот, что был использован вначале, для отбора существенных черт. Таким образом, происходит своего рода «валидация» смысла, но и этот процесс также является субъективным ввиду неоднозначности представления как смысла, так и факта. Впрочем, в этом случае субъективность может быть ограничена, поскольку вольная трактовка фактов имеет свои контекстуальные ограничения, а «подвижность» объяснения можно устранить, введя ограничения на нагромождение допущений ad hoc и следя за его внутренней непротиворечивостью. Если действительность плохо согласуется с найденным нами смыслом, значит, этот смысл существует в мире идей, возможно, в Царствии небесном, и может реализовываться в царствии земном, но в данном случае не реализуется – а реализуется какой-то иной смысл, который и нужно искать (то есть возвращаться к первому шагу исследования). Кроме того, возможно, в действительности проявлен не один, а несколько смыслов (тогда также надо возвращаться к первому шагу), или не выведены некоторые важные следствия из выявленного смысла (что требует возврата ко второму шагу). «Валидация» смысла может сочетать черты исторического и проблемного подходов.

В частности, если осмысливается сущность, которая состоит из частей, более широкий круг фактического материала по ней можно получить, анализируя её части. Это в полной мере относится к человеческим сообществам, поскольку всякое сообщество состоит из частей (отдельных людей или более мелких сообществ). Таким образом, валидация целого будет происходить через его части. Последовательность её представляется следующей. Из общего смысла (смысла сообщества) и особенностей каждой его части (более мелкого сообщества или человека) выводится частный смысл, который, если действительно имеет место, определяет поведение этого мелкого сообщества или человека. Сведения об этом поведении и составляют более широкий круг свидетельств. Если он соответствует тому, что предполагает реконструируемый частный смысл, это подтверждает общий смысл, хотя и не доказывает его, поскольку те же факты могут быть объяснены и иначе. Пределом дробления целого на части является отдельный человек. Если, последовательно проходя все уровни детализации, даже на этом, предельно дробном уровне удаётся установить, что индивидуальные смыслы большинства частей (в данном случае – членов сообщества, то есть людей) выводимы из смыслов всех предшествующих целых (сообщества, более крупного сообщества и так далее – в пределе, вплоть до народа) и соответствуют поведению людей, смысл целого, на наш взгляд, можно считать удовлетворительно подтверждённым, даже несмотря на возможные альтернативные интерпретации поведения каждой части. Точно так же, можно утверждать, что если высшие смыслы народа определяют смыслы во всех сообществах внутри этого народа и в душе каждого человека, народ живёт, что означает – ощущает себя как единое целое. Это возможно только тогда, когда, например, коммерческая или производственная компания существует не ради прибыли и обогащения своих сотрудников, а ради служения народу и стране, а деятельность компании и даже, возможно, извлечение прибыли – это лишь её специфический инструмент, способ служения, и все высшие смыслы народа, государства, региона, города и иных иерархически высших сообществ присутствуют в философии компании и занимают в ней первые места (в том порядке, в котором перечислены здесь). Определяемые ими частные смыслы (сообществ или людей) могут формулироваться в виде: «как мы видим/я вижу своё место в народе, какой вклад мы/я вносим в общую цель, которая и определяет общий смысл».

По нашему мнению, исследованием смыслов той или иной сущности, в том числе человеческого общества и сообществ внутри него, должна заниматься специальная наука – смысловедение, которая будет представлять собой междисциплинарную область на стыке целого ряда гуманитарных областей и искусственного интеллекта. В международной научной литературе её, очевидно, будет уместно определить, по аналогии с родственными ей понятиями information science и semantic science, как smysl science. Объектом этой науки будут смыслы вещей и явлений, предметом – проявления этих смыслов в языке. Язык в широком смысле – это любая система знаков, обладающая более-менее очерченными семантикой и грамматикой. Целью смысловедческих исследований является формулирование системы взаимосвязанных смыслов (или смыслового поля, или контекста), в которой формируется, существует и, возможно, исчезает человеческое сообщество или отдельный человек.

Инструментарий смысловедения уже известен в мировой науке как инженерия знаний, которая представляет собой отдельное направление искусственного интеллекта (в первую очередь – вышеупомянутой semantic science) и рассматривается в настоящее время как техническая наука. В то же время, специфика смысла как объекта исследования требует перевода инженерии знаний на более общую гуманитарную основу.

Ниже мы попытаемся «в явном виде» осуществить ту же смысловедческую работу, которую русские осуществляют на протяжении веков – работу самоосмысления на данном историческом этапе. Эту работу осуществляют и про себя, и в приватных беседах, и в произведениях искусства, и на страницах научных и публицистических трудов. Возможны и более строгие научные методы поиска смыслов, но они будут лишь уточнять смыслы, полученные интуитивно. Здесь мы к этим методам прибегать не будем.

Вначале речь пойдёт о смысле всего человечества (раздел 2), потом, в оставшейся части работы, этот смысл будет валидироваться на примере всё более частных смыслов: русского народа в отличие от других народов (раздел 3), смысле всякого сообщества внутри русского народа, смысле Новороссии и, наконец, смысле Донбасса (раздел 4). Насколько это возможно в рамках одной работы, будут рассматриваться и личные смыслы русских людей в свете национальных поведенческих особенностей, национального юмора, национальной культуры.

«Первичные данные», используемые нами, определяются нашим видением мира. Для нас очевидно, что Бог есть Любовь. В царствии земном Любовь всегда предполагает самоотречение, поэтому выражение «любовь к себе» лишено смысла. В то же время, как всякое самоотречение, любовь неизбежно обращена к кому-то или чему-то. То, к чему она обращена, необходимо ощущать. Иными словами, как не может быть любви к себе, не может быть и «любви как таковой», «самоотречения ни для кого» или «самоотречения в пустоту». Демонстрация подобного есть не более, чем позёрство, с умыслом или без такового.

Наивысшее, на что может обращена любовь – это Бог. Но в царствии земном человек напрямую не ощущает Бога, за исключением, возможно, очень коротких моментов, которые Он дарует как подарок. В то же время, не возлюбив Бога в земной жизни, человек не сможет подготовить себя к встрече с Ним в Жизни Вечной. Чтобы человек мог возлюбить Бога в своей земной жизни, Бог дал ему способность любить то, что человек может почувствовать непосредственно, то есть Божии создания – весь мир, всё человечество, свой народ и более маленькие сообщества вплоть до круга друзей и своей семьи, а также природу и достойные дела рук человеческих (например, произведения искусства или родной город). Возлюбив их, человек уже любит Бога, поскольку всякая Любовь – от Него. Даже преступник, искренне любящий кого-то, в этой любви соприкасается с Ним. Следующий шаг, который должен сделать человек на пути своего спасения – это понять, что кого бы и что бы он ни любил, если только его любовь искренна, он любит на самом деле Бога. Следующий шаг – почувствовать, что и сам он точно так же создан Богом, и перестать ощущать себя как отдельную самодостаточную сущность в этом мире, но воспринять себя как малую частицу Бога. Тем самым человек отвечает на слова Иисуса: «Сберегший душу свою потеряет ее; а потерявший душу свою ради Меня сбережёт её» (Матф.10:39).

При этом, чем более человек возвышается духом, тем отчётливее его ощущение собственной целостности и ценности сменяется ощущением себя частью некоего большего целого – даже если человек не называет это целое Богом (например, коммунисты). Таким образом, высшие смыслы в царствии земном могут быть только коллективными. Один на один с Богом человек оказывается либо в короткий момент молитвы, либо в Царствии Небесном.

Восприятие этого целого у человека соответствует «количеству любви» в его душе. Чем больше в нём любви, тем обширнее та сущность, в которой человек готов «раствориться» – и в то же время тем более высоких смыслов он взыскует.

Если в человеке мало любви, её хватит лишь на узкий круг родственников, близких друзей и домашних питомцев – и Бог для него будет фактически ограничиваться этим кругом лиц. При этом если человек сужает этот круг до «точки», то есть до самого себя, и ставит, подобно И.А. Бродскому, во главу угла частность человеческого существования, радуясь, как Бог устраивает его личные дела, то либо эти дела направлены на благо его друзей и родственников – и тогда это та же самая ситуация, либо они направлены на стяжание материальных благ для себя – и тогда человек принимает за божественное собственную греховность.

Если любви в человеке больше, её достанет и на сослуживцев, соседей, случайно встреченных людей. Если её ещё больше – он почувствует её ко всем жителям своего города, своей земли, ко всем, кто говорит с ним на одном языке, ко всем, кто жил и ещё родится в его народе и, наконец, ко всему человечеству и всему миру. Именно так, на наш взгляд, следует понимать «любовь к ближнему своему» в предельно широком смысле.

Впрочем, испытать искреннюю любовь ко всему человечеству дано единицам – святым, фактически, шагнувшим в Жизнь Вечную ещё при жизни земной. Для всех остальных людей тем наибольшим целым, к которому они могут испытывать – и должны научиться испытать – любовь, является их народ. Таким образом, высшие смыслы человечества, на наш взгляд, достаточно просты – служить наибольшим жизнеспособным объединением людей, включать в себя народы как составные части и быть предметом любви и молитвы избранных. Именно в силу этого, на наш взгляд, лишено смысла понятие «общечеловеческих ценностей», а международные организации, если они не созданы для решения сугубо прагматических задач, таких, как координация экспорта нефти или выработка технологических стандартов, обречены быть либо говорильней, либо орудием в руках отдельных народов и государств, что и подтверждает судьба ООН, ОБСЕ или Международного суда, и возлагать на них надежды как на выразителей некоей объективной воли человечества, на инструменты справедливого разрешения  конфликтов или на «мировое правительство» концептуально неверно – у человечества попросту не может быть ни единой воли, ни общих интересов или ценностей, за исключением а) физиологических и б) того единственного объективного высшего смысла, с которым каждую душу посылает в наш мир Бог (понимание этого дало основание Тертуллиану говорить, что «каждая душа по природе своей христианка»). Всё мало-мальски существенное в материальном мире появляется на уровне народов или групп народов – таких, как Китай, Индия, Британское содружество или Русский мир.

В то же время, субъективный высший смысл всякого народа состоит в том, чтобы возвышать всех своих людей до предельного возможного самоотречения, приближая к Богу. При этом необходимо оговориться, что невозможно любить большее, но не любить меньшее, потому что любовь к меньшему – это необходимое условие любви к большему. Человек сначала учится любить своих родителей и собаку, потом других членов семьи и друзей, потом свой город и так далее, видя, как Бог проявляется во всё большем и большем. Невозможно любить свой народ, но не любить свою семью или равнодушно пройти мимо попавшего в беду человека. И только в самом себе любить нечего, ибо в себе человек может разглядеть лишь столкновение божественного – которое не от самого человека – и греховного, к которому не может быть любви.

Церковь (по крайней мере, христианская), таким образом, играет в жизни человека двоякую роль: с одной стороны, готовит его к личной встрече с Богом в Царствии Небесном через пост и молитву, а с другой – приобщает его к Богу в царствии земном через «любовь к ближнему своему» в самом широком смысле. Церковь выступает как инструмент, способ, путь к расширению восприятия Бога на земле – того восприятия, без которого всякая молитва становится не более, чем текстом, а пост – диетой.

Церковная общность – это общность людей, осознанно готовящихся к Жизни Вечной. В этой общности, как и в Жизни Вечной, равны перед Христом иудей и эллин, мужчина и женщина, раб и хозяин. (Последнее различие, впрочем, менее глубинно по своей природе: ни национальность, ни пол невозможно полностью, до неузнаваемости изменить сменой социальных условий или даже качественно проведённой операцией, а состояние «раб/хозяин» может меняться в течение жизни сколь угодно много раз). Сказанное не означает, что национальные или половые различия в Царствии Небесном исчезают. Меняется лишь их субъектность – из субъектов они становятся предикатами: в Царствии Небесном есть уже не эллин, не мужчина, а частица Бога, но – частица не безликая, как клетка в многоклеточной колонии организмов, а частица мужского пола и эллинского происхождения, имеющая собственное имя и «сохраняющая связи» в царствии земном (в том числе – и грехи, за которые не было покаяния). Восходя к Богу, люди разных национальностей и полов, разных судеб и занятий становятся ближе друг к другу и равны между собой, как равны между собой меридианы и как они сближаются у полюса. В то же время, достигая Бога, они не становятся тождественны Ему и друг другу, а значит – всё равно остаются в некоей «окрестности полюса», в которой сохраняют память, «кто откуда пришёл». Именно поэтому у разных групп людей в царствии земном есть разные небесные покровители. Болящие чаще всего обращаются к святому Пантелеймону или святому Луке, путешествующие – к святому Николаю, воины – к святому Иоанну, русские – к святому Николаю, а грузины – к святому Георгию и так далее, о каждодневном заступничестве перед Богом молят не кого угодно из усопших, а именно своих родственников и друзей и «своих» святых.

Вышеприведённые свидетельства и соображения могут быть обобщены следующим образом. Смысл человечества в кратко-афористической форме может быть сформулирован так: распасться на народы и разными путями идти к Господу (не поубивав друг друга на этом пути). Народ не тождественен церкви, даже если полностью воцерковлён. Смысл всякого народа лежит во царствии земном. Этот смысл – быть предметом самой большой любви для всех людей, составляющих его (то есть 1. говорящих на языке этого народа и 2. разделяющих базовые смыслы этого народа). Всем людям своего народа, и воцерковлённым, и нет, и иноверцам, церковь должна прививать любовь к этому народу (даже необязательно артикулируя, что это есть на самом деле любовь к Богу). Для русского народа, который всегда составляли люди разных вер, это обстоятельство особенно важно.

Церковь как сообщество не идентична народу, за редкими исключениями – такими, как армяне и Армянская апостольская церковь. В то же время, церковь является его «ядром» и хранительницей его высших смыслов. Чтобы принадлежать народу, не обязательно принадлежать его церкви, но необходимо разделять эти смыслы. Так, русскими по духу являются многие исповедующие ислам татары или башкиры, буддисты буряты и другие народы и другие люди любого вероисповедания, связывающие себя – осознано или даже неосознанно – с Русским миром. Через эти смыслы церковь формирует группы или миры народов, называемые в «Хазарском словаре» М. Павича интернационалами – католический мир, протестантский мир, Русский мир, исламский мир, иудейский мир (существовал со времён Хазарского каганата до тех пор, пока иудеи всего мира не отождествили себя с евреями, но отголоски этого мира до сих пор слышны, например, в известном письме С.М. Шапшала Гиммлеру) и другие. Некоторые народы составляют отдельные «миры» именно в силу того, что имеют свою церковь. При этом к ним могут «прилепляться» и другие народы: болгары и Болгарская православная церковь, с которыми сближаются македонцы, румыны и Румынская церковь, к которой хотят отойти некоторые молдаване. Напротив, народы, стремящиеся отколоться от своего мира, как современные малороссы – создают собственную церковь. Аналогично ведут себя черногорцы, своим уходом из Сербской православной церкви окончательно «усекающие» Сербский мир, или абхазы и осетины Южной Осетии, исповедующие христианство и ушедшие в 2000е гг от Грузинской церкви, а с нею – и из Грузинского мира. Правда, при этом иногда присоединение к иной церкви происходит не ввиду сближения народа с олицетворяемым ею миром, а ввиду нежелания или невозможности существования в «своём» мире – именно такую природу имеют попытки некоторых церквей присоединиться, например, к Константинопольскому патриархату (подобно тому, как федерация футбола Израиля много лет входила союз футбольных федераций Австралии и Океании). Интересно, что церковь (или в целом религия), создавшая тот или иной мир, может утратить в нём господствующее положение, но созданные ею смыслы будут его духовными скрепами. Это происходит в современной Индии, где индуизм давно не является доминирующей религией, но все народы, населяющие Индию, какую бы веру они ни исповедывали (ислам, буддизм, иудаизм, христианство, зороастрийство) – несут общие, сугубо индуистские черты характера и мировосприятия. То же самое относится и к Китайско-корейско-японскому миру, и в значительной степени к Русскому миру периода коммунистической власти в СССР. Мужество, скромность, преданность своей идее и своему народу и многие другие достойные восхищения качества, которые демонстрировали миллионы советских коммунистов несколько десятилетий на войне и в мирной жизни, были прямым следствием тысячелетней «православной закалки» их русских предков или же русификации, приобщения к Русскому миру их предков из других народов.

Для реализации общих низших смыслов (как высше-низших, так и чисто низших) смыслов народа возникают следующие сообщества (нижеследующий список не является классификацией, а потому может быть не полон):

— племена и племенные союзы,

— государства,

— общенародные политические движения (имеющие официальный статус или не имеющие такового – например, движение «Русская весна» на территории Новороссии),

— преступные сети и террористические организации (от мафии до Аль-Каиды, Талибана и ИГИЛа),

— крупные банки, компании, концерны, транснациональные корпорации,

— также церковь (например, Ватикан, да и РПЦ),

— партизанские объединения, армии, ополчения,

— регулярные армии как самостоятельные организмы (например, армии Юденича, Деникина, Колчака в Гражданскую войну),

— в ближайшем будущем – возможно, сетевые объединения (что-то вроде очень крупных групп в социальных сетях или очень многочисленных форумов и сверхпосещаемых блогов).

В современном мире наличествуют все или почти все эти виды сразу, при том, что международное право ориентировано в первую очередь на один вид – государства. Поэтому регулярно возникают правовые коллизии, ведущие к проигрышной позиции государств по отношению и к транснациональным корпорациям (подчинение развивающихся стран транснациональным корпорациям и банкам), и к террористическим группировкам (США против некогда выпестованных ими Аль-Кайеды или Талибана), и к сетевым сообществам (бессилие европейских спецслужб перед погромами, организуемыми выходцами из мусульманских стран через социальные сети), и даже к кочующим племенам (правительства Северной Африки против туарегов) или родо-племенным структурам типа чеченских тейпов.

Любопытно было бы проанализировать формальные отношения, возникающие между отдельными людьми и сообществами одного вида и разных видов. Например, некоторые государства допускают двойное гражданство, некоторые – нет, но уж точно нельзя одновременно воевать в двух партизанских отрядах (даже союзных) или принадлежать двум церквям. В то же время, практически всегда члены террористических группировок имеют паспорта тех или иных стран в кармане, в связи с чем эти страны регулярно пытаются от них откреститься. Аналогично, чисто географически невозможно наложение границ государств друг на друга, но вполне естественно выглядит наложение рынков сбыта или географии предприятий, например, банка, топливно-энергетической или автомобильной корпораций. При этом аналогичное наложение «территорий» партизанских отрядов обязательно станет причиной переговоров между командирами с целью определить одного «хозяина» на территории, а та же ситуация в отношениях террористических групп приведёт к войне за передел зон влияния.

Наконец, интересны возможные переходы экземпляров одного вида в другой. Речь идёт не только о превращении племенных союзов в государства, но и множество других феноменов: превращение ополчений в государства в Новороссии, превращение государства Третий Рейх в международную террористическую сеть в 1945 г, обратный переход из террористической сети в государство, осуществлённый Талибаном или ИГИЛом, превращение церкви в государство (Ватикан или Тибет) и другие. Многое из перечисленного представляет собой не до конца осуществлённые переходы, «гибридные формы» разных видов – непризнанные государства, государства, несущие явный отпечаток родоплеменного или террористического уклада, государства-приложения к армии (когда, например, адмирал Колчак был вынужден создавать гражданское правительство и печатать собственные деньги) и другие. Наконец, в мире всегда происходило взаимодействие между сообществами разных видов: государства создавали компании, призванные подчинить себе другие государства, использовали племена или террористические сети как свою ударную силу и так далее.

В целом, классификация сообществ, реализующих общие низшие смыслы народов, и установление взаимоотношений между различными видами подобных сообществ представляет собой отдельное перспективное направление исследований на стыке смысловедения, истории и политологии. В данной работе нас больше интересует, какие именно общие смыслы – а точнее, высше-низшие смыслы – несут эти сообщества (рассмотрение чисто низших смыслов не входит в нашу задачу).

В общем виде самый общий высше-низший смысл всякого народа может быть сформулирован как поддерживать собственное существование (существование народа-богоносца в одном случае и, например, народа-носителя общества потребления в другом). Далее, опять-таки в общем виде, этот смысл разбивается на три:

— организация формальных сообществ внутри народа,

— рост народа (то есть его защита от внешних врагов, поддержание его жизнеспособности и увеличение его численности и ресурсов, включая, возможно, территорию),

— готовность помочь кому-либо за своими пределами.

Может показаться, что первый из этих трёх смыслов непозволительно огрубляет и упрощает естественный процесс формирования человеческих общностей внутри народа. В самом деле, мужчина и женщина, желающие жить вместе, или компания друзей, решивших создать рок-группу или «домашнюю» фирму, не являются формальными сообществами. Но в таком качестве они не смогут полноценно функционировать. Чтобы стать семьёй («ячейкой общества») или юридическим лицом, им всё равно необходима формализация, так что их сообщество должно быть оформлено, то есть стать формальным.

Во второй смысл могут входить и защита государства, народа, культуры, языка от внешних посягательств, и распространение базовых смыслов народа через образование, науку и миссионерство, и целенаправленная деятельность в сферах экономики, социального развития, политической культуры, военного строительства, ресурсного обеспечения и идеологии, и поддержание государства, его хозяйства, транспортных путей в не располагающих к тому условиях – своего рода «борьба с энтропией», и многое другое.

Третий смысл может иметь отношение ко второму (если воспринимается с точки зрения той или иной корысти) или быть независимым. Уточнение каждого из этих смыслов связана с высшими смыслами конкретного народа.

В любом случае, все эти смыслы также являются общими, поэтому представляется в корне неверным формулировать смысл существования государства или иного подобного сообщества как «дать каждому его гражданину…» (те или иные блага или мысли) или «сделать так, чтобы каждый (житель, человек, гражданин) был… (благополучен, состоятелен, свободен, успешен и так далее)». Данный смысл может формулироваться только в виде «сделать так, чтобы мы все… (были чем-то, представляли собой что-то, достигли чего-то)» и самое главное – чтобы были единым целым. Как только эти общие высше-низшие смыслы (равно как и породившие их общие высшие субъективные смыслы) слабеют по мере движения сверху вниз, от целого ко всё более мелким частям, и смыслы частей определяются чем-то другим, народ перестаёт существовать. Нельзя исключать, что общий высший смысл народных потрясений (войн и иных катастроф) состоит в том, чтобы обострить восприятие общих высших и высше-низших коллективных смыслов. Для нас очевидно, что те качества, которые пробуждаются в людях перед лицом опасности – это те же самые качества, которые должны способствовать их единению и в мирное время, но перестают проявляться ввиду отсутствия явной материальной потребности в них.

При всей важности разделения человечества на принадлежность к той или иной церкви или «сообществу высше-низших смыслов», ни первые, ни вторые не являются набором частей, полностью и без взаимного наложения исчерпывающих целое. Только деление человечества на народы даёт набор таких частей, которые а) полностью исчерпывают целое и б) относятся к одному классу (классу народов) и также полностью исчерпывают его (каждый элемент этого класса является частью человечества самого высшего порядка). В содержательном отношении это представляется также более оправданным, поскольку появление народов предшествовало появлению и церкви, и «сообществ высше-низших смыслов».

Все части человечества принадлежат к одному классу – классу народов – и исчерпывают его. Таким образом, все частные смыслы народов подчинены смыслу человечества быть самым большим объединением людей и обладают общим свойством: быть предметом самой большой любви для всех людей, составляющих народ. Во всём остальном эти смыслы могут быть различны.

Как гласит Библия, Богом избранный народ один – евреи. В нём Бог свидетельствовал о Себе, через него донёс до всех народов весть о Себе. В то же время, можно предположить, что каждый существующий народ существует по воле Его, а значит, имеет какое-то своё предназначение, свой путь к Нему, то есть тоже является избранным, только для частной задачи – реализации конкретного пути. Идти этим путём – значит, постигать объективные высшие смыслы, данные Богом этому народу.

Подобно тому, как человечество – это общность одушевлённых организмов, населяющих определённую планету в определённый период её истории, каждый народ предполагает единство людей, его составляющих, с языком, на котором они говорят, верой, которую исповедают, трудом, которым традиционно заняты, и землёй, которую считают своей. Например, как замечал А.В. Кураев, всю мировую историю можно более или менее удачно представить как конфликт скотоводов и земледельцев в местах, где ареалы их расселения совпадают. В интерпретации Л.Н. Гумилёва история человечества выглядит как конфликт жителей гор и равнин. Поразительное развитие философии и культуры в Индии и Китае некоторые этнографы напрямую связывают с исключительной сложностью проблем, возникающих при возделывании основной культуры этого региона – риса. Многие исследователи, в частности, Е.С. Холмогоров, говорят об особом «цивилизационном поясе» Северного полушария между 30° и 50° северной широты как о колыбели мировой культуры и заодно «кухне» современных революционных процессов, а одно из фундаментальных положений современной геополитики состоит в делении наций на «океанские» и «материковые». Аналогичные связи можно проследить и с языком, и с вероисповеданием народов.

Это единство места, занятий, веры и языка реализуется на уровне высших смыслов, которые формирует народ и которые можно считать «коллективным субъективным». Народ формирует свои коллективные субъективные высшие смыслы в условиях, с одной стороны, природной среды и традиционных занятий, а с другой – данных Богом языка и веры, и развивает их в своей национальной (народной) культуре. Они становятся порой не зависимы от обстоятельств, в которых возникли, и становятся залогом существования народа даже тогда, когда он теряет свою землю (например, евреи или армяне), меняет свой язык (древнегреческий на новогреческий, древненемецкий на немецкий, древнерусский на русский, санскрит на хинди и так далее), традиционные занятия (большинство народов в новейшее время) и даже собственно людей (коренные народы Севера европейской России, Сибири и Дальнего Востока, сократившись на порядки, по-прежнему развивают собственную культуру).

Данные смыслы суть человеческое понимание объективных высших смыслов, дарованных Богом конкретному народу. Национальные культуры, таким образом, в конечном счёте должны вести к Богу тех людей, которых они объединяют, то есть – народы. Поскольку нет людей, не говорящих на том или ином языке и не связанных с культурой, возникшей на этом языке, личный путь абсолютно каждого человека и смысл его частной жизни оказываются помещенными в контекст общенародного пути и смысла существования народа – и подчинены этому контексту. Пути у разных народов, очевидно, различны. Возможно, у одних народов этот путь более прям, чем у других, у одних в меньшей степени связан с организацией низшей, материальной жизни, а у других – в большей, у одних народов на этом пути одни опасности, у других – другие. Одни народы предназначены лучше улавливать одни объективные высшие смыслы, другие народы – другие.

Например, многим народам Ближнего Востока, Кавказа и Средней Азии (в том числе исповедующим христианство) весьма близки высшие смыслы «служение», «преданность», «бескорыстие», «подчинение», но совсем не понятен такой смысл, как сострадание. Многим народам Западной и отчасти Южной Европы понятна любовь к ближнему своему, но весьма абстрактной представляется любовь к мудрости и к Богу – именно поэтому в протестантстве были постепенно, но неуклонно выхолощены многие христианские смыслы. Такая избирательность определяет различие путей к Высшему у разных народов. Не исключено, что именно по особенностям этого пути к Высшему, а вовсе не по экономическим, социальным и даже не по культурным и языковым особенностям, можно дать наиболее глубокую, наиболее адекватную классификацию народов.

Субъективные высшие смыслы народа проявляются в том, как люди этого народа воспринимают себя и относятся к представителям других народов. Речь здесь идёт не о рефлекторных реакциях, сближающих человека с животным миром – радости от самого факта встречи со знакомой и дружественной средой и настороженности от иной. Речь идёт именно о смыслах, которые читаются в выражениях лиц, интонациях, деталях среды, на которые человек обращает внимание, которые потом вспоминает, в том числе в шутливом или ироническом контексте, и которые таким образом закрепляются в мировосприятии людей и в произведениях искусства. Эти смыслы могут продумываться и проговариваться, а могут оставаться сугубо интуитивными (но не рефлекторными). В данном случае человек радуется узнаванию родных смыслов и лишь как следствие – испытывает близость к тем, кто является их носителями, то есть к своим родственникам, близким, землякам, соотечественникам.

К таким смыслам могут относиться, в частности, удовлетворение от сознания, что мир обустроен наилучшим образом и всё, что делается вокруг, делается рационально и с предельной выгодой. Таков один из главных немецких, английских, а также, вероятно, китайских смыслов. Можно радоваться, что при всём несовершенстве мира ум всегда поможет найти путь к личному процветанию и благополучию родных и близких. Это смысл, характерный для парсов, евреев, греков, армян, лакцев, чеченцев, отдельной этнической группы русского народа – малороссов, живущих на Малороссийской Украине и на юге Российской Федерации. (Поскольку украинами в России было принято называть территории, лежащие у границ государства и защищаемые казаками, украины существовали в Прикаспии (Украина Яицкая), на Дальнем Востоке (Украина Амурская) и, возможно, в некоторых других местах. В этой связи территорию, называемую Украиной сейчас, представляется резонным называть Украиной Малороссийской, или Малороссией, а её жителей – малороссами. Вместе с белорусами и великороссами малороссы составляют русский народ.)
Можно радоваться принадлежности к самой древней в обозримой части мира культуре – таковы китайский, индийский, баскский и отчасти каталонский смыслы, а также абхазский, греческий, коптский, грузинский, армянский (последние четыре – с важнейшей поправкой: это ещё и смыслы древнейших христианских народов). Иным распространённым смыслом является простор, необъятность своей земли – это, очевидно, является и русским смыслом, и, например, американским, что напрямую отражено в творчестве классика американской поэзии Уолта Уитмена или в песне Вуди Гатри, которую знает каждый житель США: «This land is your land, this land is my land, from California to the New York island…» («Всё это твой край, всё это мой край, куда ни бросишь ты взгляд свой зоркий, от Сан-Франциско и до Нью-Йорка край этот создан был для нас» (перев. С.Болотина, Т.Сикорской). Противоположным ему является «островной» смысл, смысл замкнутого, изолированного сообщества, свойственный японцам, англичанам и иным «островным» народам, а также любым сообществам, оказавшимся в подобных географических условиях в силу естественных (крымчане, камчадалы) или искусственных (жители Тайваня) причин. К этому смыслу близок смысл «оазиса», «эксклава», «острога», «очага», характерный для многих иных народов и сообществ – и смысл «укоренения на скале/в пустыне», «смысл колонистов», присущий японцам, американцам, австралийцам, новозеландцам, русским (на севере и северо-западе европейской части России, в азиатской части страны и в Новороссии). Весьма специфическим – и отчасти близким предыдущему – является смысл, свойственный такому народу, как венгры, пришедшему на свои нынешние земли из совсем других земель и помнящему это – можно назвать это «смыслом обретения Родины». Возможно, этот же смысл, только не на уровне народа, а на уровне меньших сообществ, присутствует и у многих евреев и иных переселенцев (например, русских сибиряков, дальневосточников, новороссов или, скажем, петербургских или донецких татар), глубоко и сознательно интегрировавшихся в другие народы, в том числе – и на почти собственной земле, как тверские карелы. Также к смыслам «простора» и «оазиса» примыкает смысл «путешествия», «предприятия», «рискованного дела», характерный для тех же народов. Он очень точно выражен в стихотворении Джима Моррисона «Men who go out on ships…»(«Люди, уходящие на кораблях»). Смысл нераздельной связи, слияния со средой обитания прослеживается у весьма различных народов – народов Крайнего Севера (и в Северной Америке, и в Евразии), народов рыболовов и китобоев, обитателей тайги (финнов, русских), жителей азиатских степей и, напротив, обитателей тропических и экваториального поясов Земли. Этот изначально сельский смысл получил вторую жизнь в крупных городах, которые их жители тоже воспринимают как стихию, во многом аналогичную природной, и некоторые готовы слиться с ней, раствориться в ней («Я растворяюсь в стёклах витрин, жизнь – в стёклах витрин», В.Р. Цой). Народы, живущие в сейсмо-, вулкано-, цунами-, ураганоопасных и иных неудобных для проживания регионах, очень хорошо знакомы со смыслом смирения и покорности высшим силам. Народы, достигающие огромной численности на сравнительно небольших территориях, даже в условиях процветания не расстаются со смыслом экономии всяких материальных ресурсов, включая собственные силы и время – в том числе и для того, чтобы посвятить себя размышлению. Это характерно для большинства, если не всех, народов южной и восточной Азии, включая два крупнейших объединения народов на Земле – Индию и Китай. Многим горским народам свойственны смыслы безотчётной храбрости, преданности друг другу и независимости от земных властителей. Полный перечень высших смыслов едва ли возможен, а их пополняемая и углубляемая классификация, по нашему мнению, должна составлять одну из главных задач смысловедения. С каждым из таких смыслов связано развитие тех или иных «коллективных личностных черт», которые генерируют взаимную приязнь людей одного народа друг к другу на уровне малых и больших сообществ и ведущих всех их вместе к Богу.

В то же время, будучи помещены в «коллективные личности» – народы, эти же смыслы отражаются в виде общих чисто низших смыслов (не путать с высше-низшими смыслами), реализующихся, как правило, в отношении к иноплеменникам. Вероятно, универсальной причиной этого является человеческая гордыня. Те ж «горские смыслы» оборачиваются высокомерием и даже жестокостью, а традиционный род занятий подсказывает горцам аналогию: их соседи – овцы или бараны, а сами они – то ли пастухи, то ли овчарки, то ли волки, по настроению. Смысл «обретённой Родины» имеет изнанкой смысл «отсутствия своей земли», на избавление от которого тем же венграм понадобилась не только почти тысяча лет, но и глубокая духовная «мутация», сделавшая кровожадных кочевников-степняков созидателями – земледельцами и строителями (и то через турецкую резню, уничтожившую до 80% этого народа – и всё-таки этот процесс нельзя считать завершённым, судя по жестокости мадьяр по отношению к велико- и малороссам в новое  и новейшее время). Смысл «отсутствия своей земли» особенно ярко проявлен в городах, построенных до прихода в них их нынешних владельцев, и присутствует у гуцулов Малороссии, у латышей и эстонцев (но не у литовцев), у части азербайджанцев, у турок (но не у туркмен),  косовских албанцев (но не у албанцев в Албании), у арабов в Египте (но не в Саудовской Аравии). В то же время, русские, пришедшие на финно-угорские, тюркские и более восточные земли, таким смыслом не обладают, и именно поэтому никогда не «сводили под корень» местную культуру (за исключением, возможно, язычества). В то же время, у них присутствует подобный смысл, только высшей природы – и потому они, как венгры, создавали на этих землях свой собственный культурный и технологический ландшафт, но в отличие от венгров делали это сразу же, без задержки в несколько веков. Смысл отсутствия своей земли всегда связан с ненавистью к соседям – очень часто вообще ко всем, кто живёт вокруг, что и демонстрируют гуцулы Карпат на протяжении веков. Данная Богом способность англосаксов к рациональному устройству материального мира трансформируется в низший смысл «тотальной правоты», проецируемой, во-первых, на моральное, нравственное, эстетическое поле, а во-вторых – на все остальные народы, и рождает даже иллюзию мессианства, очень сильно, впрочем, походящую на горский смысл пастуха-овчарки-волка, но ещё и подчёркнутый математически-строгой и пресной вежливостью и отстранённостью (отсюда «бремя белого человека» Р. Киплинга, «конец истории» американских идеологов и тому подобные конструкты, вплоть до гитлеровского национал-социализма). Он предполагает игнорирование факта наличия иных культур, а если игнорирование невозможно – либо подчинение их себе с обязательным лишением аутентичности, либо уничтожение. Этот смысл, двигавший ещё тевтонскими рыцарями, был афористично выражен В.И. Уфляндом (что любопытно – русским немцем): «Нести культура дикарям, тирьям-тирьям, тирьям-тирьям». Аналогичные «недостатки как продолжения достоинств» можно найти и у остальных упомянутых высших смыслов.

Для нас интерес представляют, очевидно, высшие и высше-низшие смыслы, которыми руководствуется русский народ (чисто низшие получаются почти автоматически, путём «опошления высших» или «пропускания высших через гордыню»). Из вышеприведённого перечня русскому народу в целом соответствуют следующие смыслы: смысл простора и необъятности своей земли, смысл слияния со средой обитания. Отдельным сообществам русского народа характерны также смысл «оазиса/эксклава/острога/очага», смысл «укоренения на скале/в пустыне» или «смысл колонистов», смысл обретения Родины, смысл находчивого ума и личной выгоды, смысл «путешествия/предприятия/рискованного дела», смысл смирения и покорности высшим силам, смысл экономии ресурсов. Подчеркнём, что список смыслов, приведённых в данной работе, заведомо неполон. Эти смыслы способны объяснить далеко не все хорошо известные особенности русского народа и русского мира.

Из всего многообразия сведений о русском народе выберем несколько, представляющихся абсолютно очевидными и однозначными. Русский народ создал и несколько веков удерживает самое большое государство, когда-либо существовавшее на Земле. При этом не менее двух третей этого государства лежит в зоне рискованного земледелия или крайне тяжёлых природных условий (вечная мерзлота, тайга, тундра, сухие степи, горы). Русский народ также перенёс самые большие в мире страдания и принёс больше всего жертв в последние века – достаточно вспомнить его потери во Второй Мировой войне и в ходе внутренних репрессий с 1917 по 1953 гг, не имеющие аналогов в мировой истории, но отнюдь не исчерпывающие перечень потерь русских. Русский народ подвергся самому чудовищному и длительному эксперименту за всю историю человечества – эксперименту отказа от Бога, длившемуся семьдесят лет. И тем не менее он выжил, он уцелел и создал одну из самых обширных в мире культур.

По нашему мнению, эти факты объясняются одним высшим смыслом, который Ф.М. Достоевский определял как «всечеловечность» и рассматривал как уникальный для русского народа: «Ко всемирному, ко всечеловечески-братскому единению сердце русское, может быть, изо всех народов наиболее предназначено».  Русский «всечеловек» – это не оторванный от «почвы», лишенный всякого национально-личностного своеобразия, неспособного на настоящую «живую жизнь» («Русская идеология», 2007-2009)» адепт «общечеловеческих ценностей» («общечеловек» в англо-саксонском понимании), а «общечеловек» по образу Всечеловека Христа, не претендующий на душу человека, смиренно относящийся к отличиям другого от себя, но стремящийся вжиться в каждого, сострадать каждому, открыть в каждом Высшее и тем самым приблизить его к спасению. Это и означает, по Ф.М. Достоевскому, сделать человека русским, а точнее – открыть русскость в каждом человеке. Это очень близко к мысли Тертуллиана, что каждая человеческая душа – по природе своей христианка. Не случайно все народы в русском языке обозначаются существительными («коряк», «узбек», «англичанин») и только сам русский народ – прилагательным. Иными словами, русским можно стать, оставаясь собой (русский эфиоп Пушкин, русский чеченец Пётр Захаров, русские монголы Бадмаевы и так далее). В то же время, смысл «плавильного котла», присущий формированию русского народа, характерен для всех больших народов – китайцев, индийцев, американцев, а также, пусть в меньшей степени – и для некоторых европейских народов (например, итальянцев или немцев). Тем не менее, на гетерогенном материале из разных рас наиболее сплочённый народ создали именно русские.

Сказанное объясняет, чем русская территориальная экспансия отличалась от экспансии других народов (англичан, испанцев, французов и так далее). С учётом того, что, в силу географических особенностей, русские не были отделены от своих колоний водной преградой в виде морей или океанов, они и добились того, что их колонии стали неотъемлемой частью их государства. В то же время, Османская или Австро-Венгерская империи или Арабский халифат также не были территориально отделены от своих колоний, но только русская «всечеловечность» (и, может быть, аналогичные смыслы индийцев и китайцев) позволили объединить русских и колонизируемые ими народы в Русский мир – что удивительно, без насаждения государственной религии, но с практическим внедрением православных ценностей, так что и ислам, и буддизм, и иудаизм, и иные религии в Русском мире несут отпечаток «русскости».

Эта же особенность – внедрение православных ценностей в плоть и кровь русского человека – позволила ему остаться собой даже тогда, когда разрушались храмы и уничтожались священники. Она позволила ему пройти через все испытания и сохраниться как внутренне (в смысле той теплоты взаимоотношений между людьми, какая редко наблюдается в других народах), так и внешне (сохранив, даже несмотря на распад государства СССР и «выдавливание» русских из многих его бывших республик, Русский мир в его фактических границах).

По нашему мнению, смысл «всечеловечности» состоит из трёх взаимосвязанных, но различных смыслов. Мы обозначаем их как самоотречение, скромность и любовь. Практической реализацией самоотречения является подвиг – как мгновенный, так и длящийся – как мгновение (подвиг Александра Матросова), так и длительное время (подвиг ленинградцев-блокадников) и всю жизнь (подвиг Серафима Саровского). Поэтому подвиг можно рассматривать не только как явление или свершение, но и, с некоторой условностью, как состояние или даже качество человека. Ниже мы будем говорить не о самоотречении, а именно о подвиге.

Источником Любви является Бог, но, возможно, «отношенческий» и затем «деятельностный» аспекты Любви описывает другое понятие – «доброта». Таким образом, доброта является «практической реализацией» Любви, и потому ниже будет упоминаться именно она. Она же, будучи обращена ко многим, естественным образом предполагает справедливость по отношению к этим многим (в пределе – ко всему человечеству). Очень важно при этом, что именно по отношению ко многим – и в последнюю очередь по отношению к себе («справедливость для себя», требование соблюдения своих прав – это весьма распространённый смысл в западном мире, чаще всего не имеющий ничего общего с любовью).

Можно утверждать, что эти три смысла и составляют русскую национальную идею, или смысл и предназначение как России, так и Русского мира в целом на протяжении, по крайней мере, всего времени после крещения Руси. В то же время, национальная идея не сводится к их простой сумме и зависит от перемены мест «слагаемых». Перводвигателем свершений русского человека является подвиг. Но, в отличие от действий людей других культур, подвиг русского человека совершается только и исключительно во имя доброты («ибо нет на свете большей любви, как если кто положит жизнь свою за други своя») и обязательно облекается в скромность. Таким образом, эту идею можно сформулировать так: доброта обязательно зовёт на подвиг, а подвиг, чтобы быть русским, должен облекаться в скромность. Тот, чьё поведение соответствует этой схеме, есть русский человек, или член Русского мира, где бы он ни жил и на каком бы языке ни говорил. Если он при этом говорит по-русски, он является русским во всех отношениях. Но русскоговорящий, не принимающий душой данную схему, русским может считаться лишь условно и формально.

В то же время, формулировка подвиг-скромность-доброта является абстракцией, и можно говорить лишь о большем или меньшем соответствии того, что реально происходит в Русском мире и в душах русских людей, этой абстракции. Тем не менее, принимая её, можно оценить, насколько Русский мир или сообщества внутри него в тот или иной момент времени, в том или ином месте или в любом другом отношении соответствуют своему идеалу, какими бы идеями он ни руководствовался и каким бы ни был строй в Государстве Российском (и сколько бы ни было таких государств в тот или иной момент).

Например, об абсолютной русскости такого сообщества, как спецподразделение «Альфа», свидетельствует тот факт, что самые крупные потери «Альфы» за всю её тридцатилетнюю историю случились в Беслане. Опытные бойцы, до этого выжившие и выполнившие боевые задачи в самых разных условиях, прикрывали своими телами детей, вынося их из-под огня, подставлялись под пули, чтобы спасти жизни тем, ради кого они служат – это подвиг, соответствующий заявленной триаде. Подвиг без доброты и скромности – это, скорее, поведение восточных воинов или викингов, подвиг и скромность без доброты – это европейское рыцарство, доброта и скромность без подвига – это не более, чем традиционная женская добродетель в большинстве культур, а скромность без подвига и доброты – всего лишь благовоспитанность. Рассмотрим эти три смысла подробнее.

Если доброта и скромность рассматриваются нами как универсальные смыслы и их возможная специфика не представляется нам существенной для определения смысла и предназначения Русского мира и его отдельных частей, то подвиг, напротив, варьирует очень широко, и вариации этого смысла представляются принципиальными в указанном отношении.

Подвиг можно интерпретировать как бескорыстное сверхусилие (бескорыстное в момент совершения, тогда как бескорыстие после того относится к категории скромности). Бескорыстие предполагает обращённость к Высшему, «вертикальность» и «взлёт» устремления. Высшим может быть как Бог, так и всякая человеческая общность (народ, общество, семья, дружба как множество друзей – включая множество из одного элемента, то есть одного-единственного друга), а также некие принципы, правила, законы как таковые («нравственный закон внутри меня» И. Канта). Аналогичное усилие, направленное, например, на спасение себя, не может рассматриваться как подвиг.

Бескорыстное сверхусилие, несомненно, является личной инициативой его совершающего. Но существуют ситуации, задачи, контексты, когда это усилие необходимо, чтобы не «рухнуло всё» или чтобы «всё развивалось». Таким образом, личная инициатива «замыкает цепь» спасения ситуации, человека, какого-то начинания, общества, человечества в целом. Очевидно, либо Божья воля, либо Его же попущение создают ситуацию, требующую подвига, Бог же даёт силу на совершение подвига, а подвиг является ответом человека Богу – даже если направлен не непосредственно на служение Богу (как монашеский подвиг), а на спасение или развитие чего-то, что возникло в царствии земном. В этом смысле всякий подвиг является такой же обратной связью человека с Богом, как и религия.( Героизм, который проявляли на поле боя солдаты Вермахта, чеченские боевики или солдаты Вооружённых сил Украины, является подвигом (имеет высше-низший смысл), если направлен на спасение своих боевых товарищей, знамени части и тому подобного – и не имеет ничего общего со зверствами, которые те же люди могли совершать в другое время, равно как и с чисто низшими смыслами режима, которому они служили.)

Одним из частных случаев подвига является православное послушание. При этом было бы ошибкой считать, что подвигом люди «покупают» себе дальнейшее существование или процветание, потому что совершает подвиг всегда меньше людей, чем тех, кто пользуется плодами его – а зачастую совершающие его его плодами воспользоваться не могут вообще (это блестяще описано, например, в стихотворении А. Твардовского «Я убит подо Ржевом»). В современной русской словесности об этом очень точно сказал А. Григорян: «Никто не хотел умирать – один это сделал за всех». Таким образом, с позиций обмена, выгоды, купли-продажи, баланса интересов и тому подобного подвиг ни описать, ни понять невозможно в силу его бескорыстной природы.

Самой серьёзной «ситуацией» в истории, потребовавшей подвига, было погрязание человечества в грехе и забвение истинного Бога избранным Им народом. Ради «исправления» этой ситуации подвиг совершил Сам Бог. Его подвиг жизни и смерти – самый большой и неповторимый. Вслед за ним выстраиваются человеческие подвиги. Их классификация, иерархия, построение их онтологии представляет собой исключительно важную, но самостоятельную научную задачу. В рамках данного рассмотрения уместно ограничиться несколькими краткими соображениями.

Человечество не обладает достаточными ресурсами для существования, в первую очередь – ресурсами духовными. Будучи предоставлены сами себе, люди скатываются в грех, а грех неизбежно ведёт к уничтожению либо вырождению людей. На самом высоком уровне эту «проблему» решил подвиг Иисуса Христа.

В меньшем масштабе, существование человеческих обществ и государств, равно как и существование каждого человека требует как духовных ресурсов, так и «земных» (интеллектуальных и материальных). Ни духовные, ни земные ресурсы ни человек, ни любое человеческое общество, ни человечество в целом не способны обеспечить себе сами. Духовные ресурсы состоят в воле Бога на то, чтобы что-то существовало и чувствовало себя хорошо, в том числе – в даровании человеку способности на сверхусилие.

Интеллектуальные ресурсы даются Богом и отдельному человеку в виде способностей и талантов, и семье в виде наследственных способностей и предопределённых ими профессиональных навыков, и народу в виде повышенной частоты встречаемости тех или иных талантов в этом народе. При этом ни один человек и ни одно общество ни в какой момент не в состоянии прожить «своим умом», не прибегая к плодам интеллектуальной деятельности извне или к взращиванию принципиально новых талантов у себя – в своей личности, своей семье, своём народе. Впрочем, взрастут ли новые таланты при всех затраченных усилиях (а то и без таковых) – опять-таки зависит от воли Божьей, поэтому считать полученные таким образом интеллектуальные ресурсы «своими собственными» вряд ли можно.

Материальные ресурсы существуют в мире, созданном Богом, но также не даны человеку изначально в достаточном количестве. Ещё первобытные люди знали, что собственных физических сил никому не хватит, чтобы выжить, и что пропитание лежит вне человеческого организма и его надо искать. Точно так же, в одиночку человеку не выплыть в бурной реке, не удержаться на крутом склоне, не спастись из гущи пожара, если ему не будет предоставлен внешний материальный ресурс в виде протянутой руки или Бог не даст ему духовный ресурс для сверхусилия (подвигом это сверхусилие быть не является  в силу того, что спасение себя не может быть бескорыстным, когда является самоцелью). Аналогично, для любого человеческого сообщества и на уровне всего человечества, доступ к материальным ресурсам достигается за счёт «прямой» помощи Божьей (как манна небесная или земля, где текут молоко и мёд), либо в результате корыстных или бескорыстных сверхусилий, когда Бог «даёт удочку». Первый вариант не обеспечивает существование раз навсегда – почвы, полезные ископаемые, растительный и животный мир со временем истощаются, если не совершить или не позаимствовать открытие, как их возобновлять либо обходиться без них, а хороший климат сам по себе не достаточен для выживания. Таким образом, всякое человеческое сообщество рано или поздно встаёт перед необходимостью корыстных или бескорыстных сверхусилий – открытий или экспансии, осуществляемых отдельными людьми или группами людей, за счёт данного ранее духовного ресурса по попущению Божьему или с новой Божьей помощью. При этом в подвиг часто превращается деятельность, изначально имевшая отнюдь не бескорыстную цель – например, побудительным мотивом многих экспедиций и технических открытий было желание личного обогащения, но затем эта цель зачастую отодвигалась на второй план и актору открывался истинный смысл задуманного им.

Данные соображения перекликаются с утверждением Л.Н.Гумилева о пассионарности как необходимой составляющей этногенеза. Без сверхусилий отдельных людей этнос не возникнет. Без пассионариев не возникнет системы ценностей, образцов для подражания тем, кто идентифицирует себя как представитель этноса. Так как это суждение не ново, то уместней было бы определить те качества, которые представляют ценность для Русского мира. И здесь, на мой взгляд триадой «доброта-подвиг-скромность» дело не ограничивается. Перечень этих качеств будет иным. К слову сказать, в рамках конкретной задачи этот перечень должен быть ограничен критериями «необходимости» и «достаточности».

Удостоверившись, что триада «подвиг-скромность-доброта» характерна для Русского мира, рассмотрим вопрос, насколько она специфична для него и отличает его от других народов и их групп.

Разные человеческие сообщества, в частности, разные народы, тяготеют к разным видам сверхусилий. Приводимый ниже взгляд, так же, как и триада «доброта-подвиг-скромность», является абстракцией, но эта абстракция, по нашему мнению, позволяет выделить самые существенные черты поведения народов и групп народов.

Бескорыстное сверхусилие в целом не свойственно западному миру. Если первопроходцы и первооткрыватели ещё могут (могли) быть движимы бескорыстным желанием продвинуть науку, распространить Веру Христову или принести пользу Короне, то действия их последователей уже были неотделимы от желания обогащения, власти или, в лучшем случае, личной славы. В этом смысле, капитализм как таковой представляет собой систему отношений рутинной деятельности, построенную на корыстных сверхусилиях. Если же какие-то сферы человеческой деятельности, в частности, железные дороги, принося пользу всем, не могут окупить себя, западной цивилизации свойственно либо отказываться от этого блага (как произошло, например, в Аргентине), либо придумывать (путём корыстных сверхусилий) такие схемы, которые позволяли бы всё-таки извлекать из них прибыль, фактическую или мнимую – возможно, в ущерб иным сферам деятельности (в случае с железными дорогами – повышать тарифы до уровня рентабельности). Если же народ в целом не может обеспечить себя прибылью, он – опять-таки, посредством корыстных сверхусилий – будет стремиться извлечь её за счёт других народов, навязывая им свои «правила игры», чтобы сделаться им необходимым. Подобная линия поведения в XVI-XX веках привела к колониальному порабощению большей части населения Земли, а с начала XX века регулярно приводит к региональным и глобальным экономическим и финансовым кризисам и войнам, а также к истощению некоторых видов ресурсов и к возникновению экологических проблем и катастроф в странах, куда народы-«выгодоприобретатели» выводят свои «грязные» производства. В то же время, в рамках самого западного мира (так называемого «золотого миллиарда» жителей Земли) удалось создать такие накопления материальных ресурсов и такой обширный рукотворный ландшафт, при которых может показаться, что, по крайней мере, относительно малые и развитые сообщества (небольшие государства, индустриальные регионы) могут производить больше, чем потребляют, продавать свою продукцию с прибылью и таким образом за счёт рутинной производственной деятельности полностью обеспечивать недостающие материальные ресурсы. Об этом с изумительной наивностью говорит лозунг над заводскими кварталами американского промышленного города Трентон: «Trenton makes, the world takes»[3] (Трентон даёт, мир берёт). Монетарная оценка ресурсов и товаров поддерживает эту иллюзию, «убедительно» действуя на сознание показателями рентабельности, положительным сальдо торгового баланса, растущим валовым продуктом и другими величинами, «физический» смысл которых зачастую основан на крайне ненадёжных, односторонних или попросту фиктивных допущениях.

В то же время, в мире есть народы, которым в гораздо большей степени свойственны бескорыстные сверхусилия, то есть подвиг. К этой группе относятся многие азиатские народы, от тюрок до японцев, к этой группе тяготеет так называемый «латинский мир» (Средиземноморье и Латинская Америка), несмотря на свою общую приверженность корыстолюбивому «западному» поведению; возможно, бескорыстное сверхусилие было также свойственно ассимилированным или уничтоженным к настоящему времени американским индейцам. Возможно также, в мире есть и иные народы, отличающиеся тем же свойством, но даже перечисленные составляют более половины населения Земли.

Из этих народов можно выделить более узкую группу народов, для которых подвиг сопряжён со скромностью. Вероятно, сюда попадут некоторые народы Индии, какие-то иные народы, а также русский народ со всеми народами, которые он полностью или частично ассимилировал и которые вместе с ним составляют сегодняшний Русский мир.

Наконец, даже в этой группе, как нам представляется, кроме Русского мира, не выделить второй народ или группу народов, которые руководствовались бы вышеупомянутой триадой «подвиг-скромность-доброта».

Определившись с тем, что отличает русский народ от остальных, посмотрим, что определяет его строй «внутренне». Мы склонны считать, что именно она, эта триада смыслов, на протяжении, по крайней мере, всей истории христианства на Руси является национальной (общенародной) идеей русских и Русского мира, и именно эта идея порождает и общерусские, и региональные, и локальные смыслы.

Любое сообщество, возникающее в Русском мире, от самого малого (например, семьи, маленькой фирмы, армейского подразделения) до самых крупных (Государства Российского или, в трагические периоды, государств, на которые оно дробится) – является русским постольку, поскольку руководствуется этой триадой. Государственный строй и доктрины могут быть при этом самыми разными – от «Православие, самодержавие, народность» до «Наша цель – коммунизм». Вот почему в моменты угрозы для всего Русского мира линия раздела проходила не по идеологическим воззрениям, а по русскости – при этом русскими оказывались и русские немцы, и русские евреи, и русские кавказцы, придерживавшиеся порой диаметрально противоположных политических взглядов. То же самое наблюдается и сейчас, когда в рядах ополчения Донбасса бок о бок сражаются «красные» и «белые» и представители самых разных народов Русского мира и его окрестностей, образуя порой даже национальные подразделения: осетины, греки, чеченцы, абхазы, буряты, сербы, а также представители любых иных народов Земли, на уровне личных смыслов связывающие себя с Русским миром. Это пример, который может служить образцом обострения восприятия высших смыслов в периоды потрясений.

В то же время, во все подобные периоды характерен феномен массовой антирусской позиции творческой и даже военной интеллигенции. Например, в 1915 г, после выставки финских художников, И. Бунин писал: «Собрался весь Петербург… И все просто умоляли финнов послать к черту Россию и жить на собственной воле». Тогда же М. Горький называл себя «невольным угнетателем финского народа». Сегодня очень похожую позицию в отношении Малороссийской Украины занимают А. Макаревич, Д. Быков, Л. Ахеджакова, Б. Акунин и многие другие представители современной русской творческой интеллигенции. Экстремальным проявлением подобной позиции является добровольная служба русских генералов Краснова (кстати, писателя), Шкуро, литератора Мережковского гитлеровской Германии или современной русской писательницы из Донецка Стяжкиной – украинскому режиму. Тот смысл, вокруг которого формируется эта позиция, необходимо изучать. Нельзя исключать, что движущий ими мотив – своеобразное, «вывернутое» представление о той же смысловой триаде – «подвиг, скромность, доброта».

Исследование общерусских смыслов, как высших, так и высше-низших – это отдельная и очень большая задача, которая здесь может быть лишь очерчена в самых общих чертах. Пожалуй, к наиболее общим высше-низшим смыслам, конкретизирующим два из трёх «шаблонов», что были приведены выше (рост народа и готовность помочь кому-либо вовне), и характерным для русского государства и для русской цивилизации (а в косвенном виде – и любого сообщества и отдельного человека внутри них), являются следующие:

— распространение христианских идей,

— готовность бескорыстно помочь нуждающимся в любой части света (за исключением, возможно, собственных нуждающихся),

— рост государства и народа,

— поддержание государства, его хозяйства, транспортных путей в не располагающих к тому условиях – своего рода «борьба с энтропией»,

— защита государства, народа, культуры, языка от внешних посягательств.

Может показаться, что эти смыслы характерны для любого государства. Тем не менее, это не так. Например, методы, которыми русские распространяют христианские идеи, отличаются от методов европейской цивилизации – они никогда не сочетались с намерением уничтожить тех, кто эти идеи не принимает. Войны с эвенками, коряками, чукчами, камчадалами возникали по различным причинам, но русские никогда не задавались целью перебить всех; в религиозном отношении, даже уничтожая языческие святыни, русские стремились крестить аборигенов, а не убить их. Помощь нуждающимся в разных регионах Земли, как хорошо известно, в исполнении западных благотворителей почти всегда предполагает ту или иную скрытую выгоду для них или для тех, в чьих интересах они действуют. Русские же, от И. Крузенштерна, Н. Миклухо-Маклая, «белого вождя» парагвайских индейцев Д. Беляева до современных спасателей МЧС, демонстрируют совершенно иное отношение к страдающим и нуждающимся во всём мире. Это связано с двумя другими господствующими смыслами Русского мира – скромностью и особенно добротой (и следствием последней – стремлению к «справедливости вокруг себя»).

Рост государства в Русском мире и рост самого этого мира происходили и происходят не так, как в большинстве цивилизаций, за исключением, возможно, Китая: Россия – единственная или почти единственная страна, которая сделала свои колонии (по крайней мере, Сибирь, Дальний Восток и Северный Кавказ) неотъемлемой (в том числе духовно) частью своей страны, а населявшие их коренные народы включила в Русский мир как равных. Нечто подобное пытались осуществить французы, но их попытки потерпели полную неудачу, причём в силу не только географической удалённости французских колоний от метрополии, но и социопсихологических особенностей французского народа, его гораздо меньшей, по сравнению с русскими, склонностью к бескорыстию.

Более того, сам по себе русский народ не является этносом в классическом смысле этого слова. Его «всечеловечность» делает его сообществом, потенциально более крупным и открытым. В то же время, механизм «плавильного котла», сформировавший его, всегда чреват опасностью запустить обратный процесс, и подобные попытки в отношении русского народа предпринимаются в Карпатах и на современной Украине на протяжении многих веков, а в отношении сербов в Югославии и вовсе увенчались успехом.

Пожалуй, наиболее отчётливо непохожесть русских смыслов на смыслы, составляющие духовное бытие других народов, проявляется на двух последних приведённых примерах – примерах поддержания деятельности государства и его защите от врагов. Русь-Россия и даже многие её относительно независимые части, на которые она время от времени дробилась и дробится, всегда были очень большими по территории, и поддержание их жизнедеятельности требовало и требует сверхусилий. Недаром в перестроечные годы либералы-реформаторы предлагали с точки зрения экономической целесообразности разделить страну, оставшуюся после распада СССР, на несколько ещё меньших независимых государств. Существующие материальные, да и интеллектуальные ресурсы не могут обеспечить длительное устойчивое существование такой большой страны в таких сложных природных и геополитических условиях. Таким образом, сверхусилие это должно быть бескорыстным, направленным на пользу народа и страны – то есть подвигом, поскольку адекватно материально вознаградить за это сверхусилие невозможно. С материальной точки зрения, и железные дороги, и почта, и армия, и фундаментальная наука всегда будут «убыточными предприятиями». В этом смысле, восторжествовавшее в 1990е гг убеждение, что «хорошо жить» важнее, чем хорошо выполнять имперскую задачу, и взятый руководством страны курс на построение общества потребления, «нормальной страны» представляются концептуально неверными и калечащими душу русского человека – да и попросту провальными, поскольку основаны на неправильном допущении, что страна может жить «с прибылью», не растрачивая накопленные ресурсы без возобновления и не прибегая к грабежу других стран или собственного народа.

Более того, смиренная самоотверженность нужна в нашей стране в таких количествах и так часто, что, образно говоря, орденов на всех тоже не хватит, так что даже морального вознаграждения за свои сверхусилия русскому человеку ждать не стоит. Эти сверхусилия оценит только Бог, и, похоже, Бог требует подвига от русского человека постоянно, на протяжении всей его жизни. Это прочно укоренилось в сознании, стало неотъемлемой частью нашей жизни и дошло (иногда чрезмерно) до бытовых деталей – например, чередой ежедневных бескорыстных сверхусилий была и во многом остаётся жизнь большинства женщин в Российской империи, СССР и новой России. Потенциальная готовность к чрезвычайным обстоятельствам, к утрате всего стала даже частью нашего юмора: «Штаны есть, и в случае катастрофы их хватит на всех», «Вот если бы завтра мы все подорвались на мине – но об этом можно только мечтать!» (М. Жванецкий). Точно так же иногда русские иронизируют и над собственной готовностью (а точнее, потребностью) к самопожертвованию: «Нормальные люди вкладывают в дело деньги, а русские – душу», «нам надо сначала создать проблемы, а потом героически их преодолевать». Действительно, данная черта имеет и обратные стороны: нежелание обустраивать обычную жизнь – «протестантский, прибранный рай» (Н. Гумилёв), социальная апатия и моральное вырождение в условиях сытости и достатка. Более того, возможно, такие отрицательные стороны нашего бытия, как неорганизованность, бесчестность, корыстолюбие и трусливость руководителей, несовершенство государственной системы – которые парализовали бы жизнь западного сообщества – Бог не позволяет нам исправить именно потому, что почву для подвига – не всегда, но очень часто – создают именно они, а духовный смысл подвига далеко превосходит производимый им материальный эффект.

Возможно, при лучшей организации обороны ни А. Матросову, ни Н. Гастелло не пришлось бы совершить то, что они совершили – но насколько духовно беднее был бы русский народ без их подвигов – и был бы он вообще до сих пор народом, не «замкнув» таким образом «цепь спасения»? Если же наступает отсутствие объективной потребности в подвиге или хоть в каких-то бескорыстных сверхусилиях – это огорчает русского человека, вызывает у него подавленное настроение. На бытовом уровне это выражается сетованиями (иногда высказывающие их думают, что шутят, и сами не замечают, что облекают в шутку свою печаль): «В какое скучное, неинтересное время мы живём», «У одних была война, у других целина, а у нас что?», «На наше поколение не хватило подвига» или хотя бы, как в известном фильме «Ирония судьбы»: «Мы перестали делать глупости. Мы перестали залезать в окна к девушкам…» Тема невостребованности поколения для подвига, в частности, отчётливо звучит в творчестве М. Лермонтова («Дума», «Поэт», «Герой нашего времени»).

Вообще, все данные смыслы и связанные с ними смыслы самопожертвования, духовной крепости, «ослабленного чувства собственности» (А. Ахматова) и иные закреплены в русской культуре. Впрочем, необходимо оговориться, что обсуждённые выше смыслы выделены как общерусские в значительной степени интуитивно, и вполне возможно, что их список необходимо расширить.

Общерусские смыслы проецируются на целостные территории – обособленные части Русского мира. Впрочем, если территория является самостоятельной частью Русского мира, она также является и пространственно-сфокусированным сообществом и, как всякое сообщество, формирует и свои собственные смыслы. Таким образом, и отображение общерусских смыслов, и формирование собственных определяются её географией и этнографией и её дорусскими историей и культурой. При этом если собственные смыслы входят в противоречие с общерусскими, принадлежность данной территории Русскому миру оказывается под вопросом (именно поэтому противники Русского мира сейчас ударными темпами взращивают «местные» смыслы во всех бывших республиках СССР).

Одной из таких частей Русского мира является Новороссия. Исторически её границы простирались от Северного Кавказа до Дуная. Часть исторической Новороссии входит в территорию современной Российской Федерации. В то же время, на современном этапе значительные черты сходства с Новороссией приобрела соседняя с ней область – Слобожанщина, точнее, Харьковская область. Поэтому есть основания включать её в современную Новороссию. Наиболее точные представления о современных границах Новороссии дают итоги голосований за весь период «независимости» Малороссийской Украины 1990-2000х годов. Не секрет, что основная борьба в политическом поле Малороссийской Украины практически все эти годы велась между пророссийскими и прозападными политическими силами. Так вот, территории, на которых на выборах побеждали политические силы, шедшие под пророссийскими («евразийскими») предвыборными лозунгами и очерчивают границы современной Новороссии.

Таким образом, в состав современной Новороссии входят Крым и Донбасс (Донецкая и Луганская области), а также Харьковская, Запорожская, Днепропетровская, Одесская, Николаевская и Херсонская области. В Крыму и на Донбассе пророссийские настроения были наиболее сильны, наименее же в Новороссии они были выражены в Херсонской (самой аграрной) области.

Возможно – и даже скорее всего – для осмысления Новороссии уместно выделить ещё несколько территориально-привязанных сообществ, являющихся целым для неё, но частями Русского мира, на «пересечении» которых лежит Новороссия – например, Юг России (от Карпат до Каспия), окраина Русской земли, русская степь (Новороссия, Прикаспий, Западная Сибирь), русский берег. Каждая из этих сущностей имеет свои смыслы (например, русская колонизация, освоение диких земель), которые проявлены и в Новороссии.

Специфические смыслы самой Новороссии можно конспективно набросать в следующем виде: степь, чернозём, Днепр и меньшие реки, прорезающие степь, простор и безлюдье, берег моря с мелкими тёплыми лиманами, относительно тёплый климат, соседство с Балканами, через море – с Малой Азией (Турцией) и Кавказом, греческое наследие, перекрёсток торговых путей и культур, «проходной двор» народов – караимов, черкесов и тюрок (оставивших свой генетический материал в сегодняшних новороссах), переход от кочевников к казакам и, конечно, иные смыслы, поиск и описание которых представляет собой главную задачу новороссийских исследований.

Ещё одним важнейшим специфическим новороссийским смыслом является первый приход России и русского на эти земли в виде очага, оазиса, эксклава. Тмутаракань в этом смысле была уникальным образованием в древнерусской истории. Последующие проникновения – Петра Первого и Потёмкина-Таврического – скорее всего, уже являются спецификациями более общих смыслов (например, смысла «русская колонизация»). Впрочем, это можно рассматривать лишь как экстремальное проявление смысла «очаговости», «оазисности» современной Новороссии – да и большинства регионов России. В Новороссии центры культуры и цивилизации разделены степными пространствами, в других регионах – либо степью, либо тайгой, либо тундрой, либо горными хребтами. Очевидным и знаковым «оазисом» в исторических границах Новороссии является Крым («остров Крым» В. Аксёнова), а «оазисом в оазисе» – Южный берег Крыма.

При этом в Новороссии «очаговость» очень часто переходила в независимость – начиная с греческих городов-государств, продолжая Тмутараканью, генуэзскими крепостями, Донецко-Криворожской республикой, постоянным стремлением Одессы к статусу порто-франко, и заканчивая Приднестровьем, автономией Крыма и Донецкой и Луганской республиками.

Можно выделить и ещё несколько смыслообразующих тенденций в новороссийском контексте. Например, степь – это и безбрежное, и враждебное пространство (как море), но эта степь ещё и населена – то кочевниками, то недостаточно обрусевшими малороссами тюрко-черкесских кровей. Таким образом степь оказывается – живой. И как живой организм она изначально (и по сей день) – враг русского, греческого, генуэзского, «оазисного», несущего культуру и цивилизацию (не вдаваясь в шпенглеровский дискурс о взаимоотношениях того и другого).

Другая тенденция: чернозём – самая плодородная в мире почва, хлеб и виноград, растущие на нём, плюс Днепр – самая мощная в регионе река, плюс тёплый климат, плюс (позднее) уголь и руда – образуют смысл богатства и собственных сил (и далее: уверенности в себе, самоуверенности, расслабленности в жизни и развязности в поведении, лёгкого отношения к этическим и юридическим нормам, а также и бесстрашия). Этой земле Бог дал необычно много материальных ресурсов, и от одного осознания этого человек становится сильнее и увереннее в себе (но также и самоувереннее, и начинает чувствовать собственное превосходство). А когда «оазисы»-колонии становятся городами, то есть центрами не только культуры, но и торговли, и производства – обозначается смысл жизненной силы и богатства. Так было и в античности, и неоднократно в средневековье, и в собственно новороссийский период истории этой земли. При этом в новороссийский период этот смысл стал для неё тотальным. Его усиливает и большое количество населения, многолюдие в «оазисах»-городах (в настоящее время – миллионы человек), а также (для интеллигенции) – богатейшая собственная культурная традиция (самая древняя в Русском мире, идущая с глубокой античности), а также – с приходом русских на эти земли сюда приходит и просвещение (причём как русское, так и европейское). Это Богом избранная земля; в мире, возможно, нет аналогов Новороссии в смысле материальных и интеллектуальных ресурсов к самостоятельному существованию – но только при условии единства оазисов и степи, Днепра и угольных бассейнов – то есть при условии существования Новороссии как единого целого. Таким образом, очень отчётливо вырисовывается смысл единства Новороссии.

Наконец, есть смысл, характерный для многих частей Русского мира, включая Новороссию – оккупация. Новороссия переживала оккупацию неоднократно (в том числе англо-франко-турецкую оккупацию Крыма в 1854-56 гг, румыно-итало-немецкую оккупацию в 1941-1944 гг, украинскую оккупацию, продолжающуюся сейчас). В этом Новороссия со многими другими частями Русского мира. Более того, как оккупацию всей России можно рассматривать захват власти большевиками в 1917 г. Важно, что в последнем случае смысл оккупации оказался связан ещё с одним зловещим смыслом – смыслом трансформации массового сознания, когда население перестало считать происходящее оккупацией и даже в массе своей стало поддерживать оккупантов. Этот же смысл характерен для соседней с Новороссией части Русского мира – Малороссийской Украины. Установление смыслового отношения между ней и Новороссией является одной из важнейших задач новороссийских исследований.

Самостоятельной и целостной частью Новороссии является Донбасс. (Условно можно принять, что ростовская часть Донбасса исторически также является Новороссией). Донбассу присущи все упомянутые русские смыслы, но, во-первых, они специфицируются в нём, преломляясь через призму местных условий, а во-вторых, дополняются набором своих донбасских (и, возможно, более частных донецких, луганских и иных) смыслов.

К таковым следует отнести, в первую очередь, смыслы, связанные с добычей угля и в целом с одной из старейших в России технических культур с постоянно растущим «букетом» отраслей, с постоянной сменой отживающего на прогрессивное («инновационность в крови» у донбасцев). Впрочем, для спецификации этих смыслов уместно выделить в Русском мире другие сущности – например, промышленные регионы, куда попадут весьма многие ареалы развития промышленности России, и отдельно – угольные бассейны (Донбасс, Кузбасс, Воркута, Сахалин, Волынь, Подмосковье и другие).

Другим важным донбасским смыслом является скученность, «коммунальность» местной жизни – обилие городов и городков на небольшой территории со связанными с ними своими собственными смыслами (Макеевка – не Донецк, Дзержинск – не Горловка и так далее) и в то же время ощущение единой индустриально-городской среды, покрывающей значительную территорию. Весь Донбасс– это один оазис на краю Новороссии. Эта ситуация крайне редка для России, но возможно, что для раскрытия этого смысла уместно будет выделить подобную сущность Русского мира, включающую Подмосковье, Донбасс и Северный Кавказ. Важной чертой этого смысла является малое сообщество («Ленинград – город маленький») – состояние, когда, образно говоря, все всех знают. Этот смысл весьма характерен, в частности, для малых европейских стран и многих регионов Европы, а также для островных сообществ на всей Земле. Русскому миру он очень свойственен на уровне деревни, посёлка или городка, но крайне не характерен на уровне региона. В сегодняшнем Донбассе этот смысл получил дальнейшее развитие: в условиях смертельной угрозы сообщество земляков становится чем-то вроде экипажа корабля в шторм, когда от действий каждого зависит судьба всех. Кроме того, в двадцатые годы двадцатого века этот же смысл лежал в основе государственного суверенитета Донбасса (Донецко-Криворожской республики), и точно так же он выразился в 2014 гг в создании двух существующих поныне государственных образований – Донецкой и Луганской народных республик (ЛДНР).

К другим донбасским смыслам относятся, в частности, рукотворность мира, изобретательность – в том числе в эстетике (пример – знаменитая донецкая пальма), дыхание Европы (техника, дороги и другое), сочетание европейского педантичного подхода с русским «левшизмом», «заряд» на созидание (в том числе последовательные волны индустриализации после войн).

Изучением донбасских смыслов должны заниматься донбасские исследования – направление внутри новороссийских исследований.

Не во всех, но во многих упомянутых смыслах – как общерусских, так и более частных – явно или неявно присутствует подвиг. Это и миссионерский и монашеский подвиг (порой стоящий жизни, как, например, отцу Даниилу Сысоеву), и подвиг русских путешественников и спасателей (например, русских моряков в Мессине в 1908 г), и подвиг первопроходцев, и подвиг русских женщин, сделавших русских самым рожающим народом Европы в начале двадцатого века и не давших русскому народу исчезнуть в результате войн и репрессий, и подвиг строителей железных дорог, судоходных каналов, портов, заводов, городов, в том числе заключённых в 1930-1950е гг, и, конечно, ратный подвиг русского народа во всех войнах, в которых участвовала Россия. Опять-таки, данный список типов подвигов заведомо неполон и должен быть расширен, но он достаточен для целей данного обсуждения.

…

Подвиг Новороссии – это главным образом спецификация общерусского подвига во всех вышеперечисленных отношениях. Те специфические новороссийские смыслы, которые могут быть связаны с подвигом – например, переход от кочевников к казакам, фактически, приводят к тем же подвигам, что и общерусские смыслы (защита Отечества). Новороссия изобилует примерами ярчайших подвигов в общерусском смысле, особенно в новейшей истории (оборона Одессы и Севастополя в ходе нескольких войн, подвиг защитников Куликова поля и Дома профсоюзов в Одессе 2 мая 2014 г и многие другие). В то же время, пожалуй, можно выделить и специфический новороссийский вид подвига – это подвиг сохранения культур (греческой, генуэзской, караимской, татарской и прочих) в условиях идеологического давления, и в первую очередь – подвиг сохранения русской культуры в оккупированной части современной Новороссии. Впрочем, не исключено, что этот подвиг также является общерусским и связан со смыслом защиты Отечества, если принять во внимание сохранение русской культуры и церковности в период Советской власти (в частности, подвиг Катакомбной церкви).

Наконец, подвиг Донбасса представляет собой местную спецификацию общерусских подвигов и упомянутого подвига сохранения культур. Последний ярчайшим образом проявлен в настоящее время – в большей степени, чем где-либо в Новороссии. Впрочем, другие донбасские подвиги, регулярно проявляющиеся во времени, также заслуживают обсуждения. Иным примером того же подвига, только совершённого на нескольких континентах, является житие уроженца Донбасса Иоанна Шанхайского.

Добыча угля – это подвиг, свершаемый постоянно, даже тогда, когда весь Русский мир может (или думает, что может) позволить себе «отдохнуть» от героизма. Добыча угля никогда не окупит себя, потому что всегда будет связана с риском для жизни, а человеческая жизнь бесценна. При этом даже если её оценивать монетарно, в безнравственном духе западного мира, то цена её будет так высока, что уголь будет не по карману никому – однако без него экономика (и российская, и мировая) по-прежнему не может обходиться. Именно поэтому уголь имеет символический смысл для Донбасса, и чёрный цвет на знамени ДНР абсолютно закономерен. На отношении к углю вообще проявляется различие в русской и западной ментальности: в Великобритании шахты были безжалостно ликвидированы, в США и странах континентальной Европы добыча угля упала до минимума. Уголь продолжают добывать и поставлять на мировой рынок народы, более склонные к подвигу – жители Балкан (румыны), русские, тюрки, китайцы, возможно, сильно эволюционировавшие от своих европейских предков южно-африканцы. Рабочая смена на шахте – это и монашеская братия, и боевой экипаж.

Подвиги защитников Донбасса времён Великой Отечественной войны – от героев Саур-Могилы до героев Краснодона – также являются общеизвестными. Точно так же общеизвестен трудовой подвиг Стаханова. Несколько менее известны подвиги восстановления – когда, например, после Великой Отечественной войны вода из затопленных гитлеровцами шахт была откачана за считанные месяцы вместо десятков лет, которые согласно расчётам должны были для этого потребоваться. Впрочем, данный пример также связан и с местным донбасским смыслом изобретательности.

Ещё один подвиг Донбасса, точнее, Донецка – создание вопреки очевидной невозможности «города роз», специально отмеченного ЮНЕСКО, города чистого воздуха и сверхцивилизованной городской среды, не свойственной ни российским городам, ни шахтёрским городам по всему миру.

Не будет преувеличением сказать, что в Донбассе трудовой и ратный подвиги сливаются – труд в мирное время бывает опасен, как бой, а война в рукотворном ландшафте теснейшим образом связана с поддержанием функционирования объектов хозяйства (пример – героизм, демонстрируемый донецкими коммунальщиками в настоящее время, постоянно восстанавливающими города Донбасса фактически под обстрелами).

Утверждая, что той или иной сущности (Русскому миру, Новороссии, Донбассу) постоянно присущ набор смыслов, необходимо оговориться, что значимость, приоритетность этих смыслов не постоянны во времени. Расставляя смыслы по предпочтительности, можно получить «портрет» эпохи, а всю историю представить не как уникальное «повествование», а как последовательность повторяющихся в различном порядке состояний предпочтений, или состояний приоритетности (напрашивается аналогия с марковской цепью, которая, возможно, могла бы быть адекватной математической моделью исторического процесса, увиденного в смысловой перспективе). Например, между хрущёвской «оттепелью» и началом перестройки для основной части Русского мира, представленной Советским Союзом, и, соответственно, для составляющих его частей (в том числе Новороссии) и составляющих её частей (в том числе Донбасса) было характерно следующее состояние предпочтений:

1. поддержание государства, его хозяйства, транспортных путей,
2. рост государства и народа,
3. защита государства, народа, культуры, языка от внешних посягательств,
4. готовность бескорыстно помочь нуждающимся в любой части света,
5. (только для монашествующего духовенства и отдельных подвижников в миру на полулегальном положении) распространение христианских идей.

Начиная с перестройки в СССР наступило новое состояние, которое, на наш взгляд, сохранялось до 2013 г (уже в Российской Федерации) и выглядело так:

1. защита государства, народа, культуры, языка от внешних посягательств,
2. рост государства и народа,
3. распространение христианских идей,
4. поддержание государства, его хозяйства, транспортных путей,
5. готовность бескорыстно помочь нуждающимся в любой части света.

Можно предположить, что в целом (хотя далеко не полностью) этот взгляд разделяется руководством современной России.

В результате событий 2013-2015 гг для Новороссии в целом и Донбасса в частности в имеет место новое состояние предпочтений:

1. защита государства (Новороссии в пределах неоккупированных частей ЛДНР), народа, культуры, языка от внешних посягательств,
2. поддержание государства (Новороссии в пределах неоккупированных частей ЛДНР), его хозяйства, транспортных путей,
3. распространение христианских идей (среди всего населения Новороссии включая оккупированную территорию),
4. рост государства и народа (то есть возвращение всей Новороссии от Харькова до Одессы и, вероятно, до Кишинёва),
5. (практически нулевая значимость) готовность бескорыстно помочь нуждающимся в любой части света.

В то же время, позиция руководства России, даже несмотря на возвращение Крыма, заметных изменений не претерпела. Тот факт, что приоритеты разных частей Русского мира (в частности, Российской Федерации и Новороссии) различны, вызывает тревогу, так как указывает на утрату целостности Русского мира. В этой ситуации представляется резонным распространить на весь Русский мир приоритеты той его части, которая находится в наибольшей опасности (на данный момент – Новороссии), и если руководство Российской Федерации не считает это оправданным для своей страны, это должны сделать общественные организации и народ – необязательно декларируя это, но действуя соответственно.

Если принимать, что высшим смыслом человечества является любить Бога, то тогда высшим смыслом русского народа как части человечества следует считать «всечеловечность», описанную Ф.М. Достоевским. Этот смысл состоит из трёх взаимосвязанных смыслов, которые мы формулируем как подвиг, скромность и доброта.

Предложенная смысловая триада «подвиг-скромность-доброта» удовлетворительно валидирована. На основе неё удаётся выстроить цепь высших и высше-низших смыслов от Русского мира в целом до одной из важнейших её частей. Значит, эту триаду можно использовать для определения целей политики в Русском мире и конкретно в этой его части.

Сегодняшнее состояние предпочтений в Новороссии и в частности в Донбассе определяет политическую повестку дня и программу военного и экономического развития Донбасса и Новороссии.

Политическая программа для всех общественных сил ЛДНР, по нашему мнению, может быть озаглавлена «Донбасс – территория подвига» и сводится к нескольким тезисам.

• Новороссия – едва ли не единственная в мире земля, которая может быть практически полностью самодостаточна.
• Цель существования ЛДНР – создание русского государства на исторических землях Новороссии от Харькова до Одессы.
• Сегодняшняя задача ЛДНР – освобождение от украинского ига всего Донбасса.
• В Донбасс стекаются все здоровые силы России и русского народа, и в этом смысле он – не только щит России, но и индикатор духовного здоровья русского народа во всём мире. Донбасс даёт Русскому миру подвиг. И кто не принимает это – тот не русский. Донбасс присутствует в сердце любого, кто считает себя русским. Необязательно приезжать сюда, но необходимо, где бы ни жил русский человек, совершить свой собственный, пусть невоенный, подвиг во имя Донбасса и Новороссии. Своё собственное бескорыстное сверхусилие.
• Донбасс не должен ориентироваться на Российскую Федерацию как государство и научиться быть независимым от её материальной, военной и политической помощи. Донбасс есть часть Новороссии, а Новороссия, за исключением Крыма, в настоящее время вынуждена быть не частью Российской Федерации, но самостоятельной частью Русского мира.
• Донбасс – это одна семья, один отряд, особая общность русских людей, которая постоянно пополняется не только русскими по рождению, но и русскими по духу из Европы, Америки и откуда угодно ещё.
• Каждый, кто живёт в Донбассе – воин, независимо от того, сколько ему лет и чем он занят.
• В тылу – тоже фронт, единоначалие и полная мобилизация сил и духа,
• доброта и скромность, а также безграничное доверие и сострадание друг к другу должны стать законом жизни для Донбасса.
• Донбасс должен мобилизоваться весь, от мала до велика, и создать с Божьей помощью максимально самостоятельную экономику, в которой до освобождения Новороссии подвиг и изобретательность донбасцев восполнят нехватку чего угодно и любые трудности, чинимые внешним врагом.

С идеями чучхе данная программа имеет мало общего, поскольку основана она на христианской вере и обращена к исконным смыслам русского народа – доброте, скромности и самопожертвованию (готовности к подвигу). Поиск немонетарных подходов к оценке материальной и интеллектуальной сторон человеческой деятельности должен рассматриваться как одна из важнейших научных проблем, решение которых необходимо для существования Новороссии.

Приведённый в данной работе смысловой анализ позволяет построить и проанализировать конкретные сценарии развития ЛДНР и Новороссии с точки зрения высших и высше-низших смыслов этих сообществ. Построение и анализ этих сценариев, от самого пессимистичного до самого оптимистичного, является ближайшей задачей будущих исследований, равно как и определение научной повестки дня для интеллектуального обеспечения действий ЛДНР при каждом из сценариев. Полагаем и надеемся, что даже самый пессимистичный сценарий: полная солидаризация РФ с Украиной, прекращение всякой российской поддержки и допуск украинских пограничников на границу с российской стороны – может быть победоносным для Донбасса и Большой Новороссии при исполнении всех пунктов сформулированной выше программы и с Божьей помощью.