Достоевский: истина рождается не в спорах

Сократ считал, что в спорах рождается истина. Гёте утверждал, что спор приводит не к истине, а к конфликту. У Фёдора Михайловича Достоевского на этот счёт было своё, особое мнение.

Проблема вместо истины

В труде Платона «Государство» есть один малозначительный, но весьма показательный момент. В спор с Сократом вступил некий Фрасимах. Он горячо высказал свои убеждения и собрался уходить, не желая выслушивать возражения: «Сказав это, Фрасимах намеревался было уйти — потоком своего многословия он, словно банщик, окатил нас и залил нам уши, однако присутствующие не пустили его и заставили остаться, чтобы он привёл доводы в подтверждение своих слов».

Если бы кто-то спросил о различии философов Востока и Запада, ему можно было бы напомнить этот короткий эпизод. По сути, Фрасимах ярко продемонстрировал позицию европейских мыслителей — они говорят истину, а не обсуждают её. Так в словесных баталиях не нуждался и великий Кант. Его принципиальное нежелание говорить с кем-либо на философские темы приводило и к анекдотичным случаям, и к ссорам. (В частности, сохранились жалобные воспоминая графа Пургшталя, специально прибывшего в Кёнинсберг побеседовать с Кантом. Разговор состоялся — граф умничал, Кант отшучивался).

Эта позиция полной уверенности в своей правоте. И всё бы ничего, не будь других людей, также твёрдо уверенных в своей правоте. В таких случаях Сократ призывал к обсуждению, к тому самому спору, который должен выявить истину: «Мы спорим не для того, чтобы переспорить друг друга, а для выяснения истины».

Но для таких споров нужно одно очень важное условие — условие ДИАЛОГА.

Диалог диалогу рознь

Диалог (по-гречески беседа) понимают как «разговор между двумя или несколькими лицами» (определение «Словаря иностранных слов»). Согласно этому определению, диалогом можно назвать вообще любой разговор. В том, что это не всегда так, убеждался и сам Сократ, частенько после спора вместо истины получавший синяки. Выходит, поговорить — поговорили, но разговор (диалог) не сложился…

Возникновение конфликта Гёте считал закономерным и самым вероятным результатом любого спора. Приведём полностью высказывание гениального поэта: «Говорят, что между двумя противоположными точками зрения лежит истина, на самом деле там лежит проблема». И Гёте прав — со своей, европейской точки зрения. Потому что Запад вообще ВСЕГДА ПРАВ. Начать диалог значит хотя бы немного признать другую, противоположную точку зрения. Более того, попытаться понять и хотя бы выслушать собеседника. И самое страшное — диалог может завершиться поражением.

Не будем излишне очернять Запад — признавать свои ошибки тяжело для всех. Но качество это дорогого стоит. Достоевский в «Дневнике писателя» писал: «…до такого, может быть, самого высшего достоинства — то есть признать себя глупее другого, когда другой действительно умнее его, — русский человек высших классов никогда и ни в каком случае не может дойти». Подчеркнём два момента, во-первых, Фёдор Михайлович говорил о русских, во-вторых, признать себя неправым («глупее другого») он считал ни много ни мало «самым высшим достоинством».
Увы, благородная Европа в своей гордыне вообще исключила возможность диалога с другим миром. Безжалостная политика цивилизованных колонизаторов и объясняется тем, что Старый Свет не видел нигде и ни в ком равноценного, «достойного разговора» субъекта. Европа задумывалась только тогда, когда встречала равную себе силу. Такой силой оказалась Россия. НО — и здесь разговор не сложился, диалог не состоялся. Фрасимах никогда не скажет: «О, Сократ, как я ошибался». Он побьёт Сократа или даже убьёт его, но никогда не признает себя побеждённым. Выразим эту же мысль языком мудрой Европы. Современник Канта, философ Лихтенберг как-то иронично высказался в поддержку критиков кёнинбергского мудреца: «Если бы Кант был прав, мы были бы не правы, но так как это невозможно, ибо нас много, и мы такие умные, образованные и принципиальные, то совершенно очевидно, что не прав Кант, что и требовалось доказать».

Слишком сложные вопросы

В произведениях Достоевского говорят очень (для некоторых даже чрезмерно) много. Диалог за диалогом. Нельзя сказать, что писатель придерживался европейской позиции — его герои жаждут общения и нуждаются в нём. Но и назвать Достоевского наследником Сократа тоже нельзя. Нет ни одного случая, чтобы один герой-идеолог убедил, переспорил другого (например, как Сократ Гиппия или Федра). Достоевский ведёт читателя к истине, но рождается она не в спорах.
Вообще герои Достоевского не столько спорят, сколько заявляют о своей позиции. Теории, убеждения и идеи сталкиваются с другими, зачастую противоположными теориями, убеждениями и идеями (наиболее показателен основной конфликт в «Братьях Карамазовых»: для Алёши Бог есть, для Ивана Бога нет — и никто никого не переспорил, хотя беседовали они немало).

Правых и неправых в итоге выявляет не слово, а дело. Автор не спешит разуверят своих героев, даже если считает их точку зрения ошибочной. Он предоставляет им возможность проверить свою теорию практикой — Раскольников убивает, Кириллов стреляется, Иван Карамазов становится вдохновителем и соучастником преступления… Ни один конфликт у Достоевского мирно не решается. Вообще по количеству трупов его произведения уступают разве что Шекспиру. И дело здесь не в кровожадности русского писателя.

Дело в другом — герои Достоевского рассуждают о СЛИШКОМ сложных вопросах. О вопросах, которые нельзя просто логически подтвердить или опровергнуть (есть ли Бог, можно ли оправдать убийство, является ли самоубийство проявлением свободы и т.д.). Здесь Достоевский осознанно ставит перед читателем задачи, которые рассудок решить не в силах. Почему? — потому что впадает в противоречия. Есть Бог — это логически доказуемо, нет Бога — и это логически доказуемо. К слову, писатель был знаком с кантовской «Критикой чистого разума», развенчавшей иллюзию о всемогуществе науки.

Есть ещё один любопытный момент. Повергающий оппонентов силой своего ума Сократ был язычником. И вообще красноречие, искусство риторики и ораторства зародились и развивались именно в языческом мире — как и связанные с ними право и юриспруденция. (Не случайность этого явления первым заметил проницательный В. Розанов).

Проведём аналогию — в Новом Завете нет ни одного момента, в котором бы Иисус Христос логически аргументировано доказал, что он Сын Божий. Более того, на суде у Пилата и Ирода Он вообще не считает нужным что-либо объяснять и просто отмалчивается. Диалога не происходит. Получается, ЕДИНСТВЕННЫЙ, кто мог дать ответы на самые важные вопросы — даже не попытался сделать этого.

Словом Христа было его дело. После всех явленных чудес Ему всё равно пришлось явить самое главное чудо — воскрешение из мёртвых. Но и после этого нашлись сомневающиеся, как сомневался Фома Неверующий.

В одном из писем Достоевский искренне заметил: «Если мне кто-нибудь когда-нибудь докажет что Христос это не истина; я лучше пойду за Христом чем за вашей истиной». За несколько недель до своей кончины он записывает похожее: «Других любить больше себя — не потому, что полезно, а потому, что нравится, до жгучего чувства, до страсти. Христос ошибался — доказано! Это жгучее чувство говорит: лучше я останусь с ошибкой, чем с вами».

Диалог по-русски

Теории — идеальные, математически безошибочные, логически доказуемые… Их бесконечное множество. Словами их не опровергнешь, спором их не переспоришь. Доказать их ошибочность сможет только практика, только живая жизнь. Поэтому Достоевский даёт своим героям «прожить» свою идею, поэтому он предпочитает идти за Христом, а не за «истиной»: «Вера и математические доказательства — две вещи несовместимые. Кто захочет поверить — того не остановите». («Дневник писателя»).

Итак, ораторское искусство, при котором прав не тот, кто прав, а тот, кто сумел убедить других в своей правоте — не наш метод. Это языческий метод юристов всех времён, для которых важна не истина, а победа (вспомним легендарную речь Цицерона против Катилины — до сих пор виновность последнего не доказана).

Но и европейский метод из категории «я прав, а вы меня слушайте и не перебивайте» тоже нам не подходит. Не подходит потому, что мы не боимся диалога: «Враньё всегда простить можно; враньё дело милое, потому что к правде ведёт». («Преступление и наказание»).
«Простить можно», но примириться с ним нельзя — иначе бы герои Достоевского так мучительно и болезненно не решали бы не решаемые вопросы. «Не может быть мира между истиной и ложью — именно это имел в виду Господь, обязуя своих учеников вести непрестанную брань с гибельными заблуждениями, сказав: „Не мир пришёл Я принести, но меч“». Это слова Митрополит Иоанна, слова, под которыми бы подписался и Достоевский.

Так какой же он, русский диалог? Ответить сложно, но он явно не сократовский и не гётевский. Д. Галковский в «Бесконечном тупике» попытался назвать то, «о чём говорят русские мальчики»: «Россия это страна допросов. Это уже из анализа художественной литературы ясно. Где вершина русских диалогов, наиболее напряжённый и философичный их уровень? — В допросах. Раскольников и Порфирий Петрович. А что такое вообще допрос? — крайне формализированная (протокол) беседа, лезущая в самые неформальные и нерегламентируемые, интимные части внутреннего мира».

Немножко подкорректируем мысль Дмитрия Евгеньевича — русский диалог это ИСПОВЕДЬ, а исповедь в свою очередь имеет нечто общее и с допросом, и с признанием.

Артём ЮРЬЕВ

Присоединяйтесь к МИА Новороссия в Facebook, ВКонтакте,Twitter, Google+,Одноклассники, Feedly и через RSS, чтобы быть в курсе последних новостей.